Кто стоял за декабристами

Непонятным образом рядом с Елизаветой не оказалось ее духовника Алексия Федотова. Ночью в дом позвали священника Белевского духовного училища, он исповедовал и причастил некую «закутанную» женщину. А под утро хозяев разбудили известием, что императрица умерла [77]. В Белеве даже условий для бальзамирования не было. Да и бригада медиков, находившихся при Александре I, уже вернулась в Петербург. Протокол вскрытия составил личный врач Елизаветы Штофреген. Гроб по распоряжению Николая I был запаян. 13 мая его доставили в столицу, 21 июня похоронили. Очень вероятно, что царь и его ближайшие родственники уже поняли – дело неладно. Но тайну сокрыли навеки в своей семье. Во всяком случае, дневники и ряд других бумаг Елизаветы Алексеевны Николай I и императрица-мать уничтожили.

А вскоре, в 1830-е годы, под Тихвином появилась некая странница Вера Александровна. О своем прошлом никогда не рассказывала, молилась по монастырям. Ей отдавали детей для обучения грамоте и молитвам, а она была очень образованной, знала несколько языков. Но полиция арестовала ее за отсутствие паспорта. В Валдайской тюрьме на вопросы о фамилии и происхождении она ответила следователю: «Если судить по небесному, то я – прах земной, а если по земному, то я – выше тебя» [78]. После чего замолчала навсегда. Ее поместили в дом умалишенных. Но через некоторое время о месте ее пребывания узнала графиня Орлова-Чесменская. Та самая, что была близка к Елизавете Алексеевне, организовывала с Фотием удар по еретикам и сектантам, окружившим Александра I.

Она добилась указа Новгородской консистории, чтобы Веру Молчальницу забрали из дома умалишенных, поместили в Сырков монастырь на содержании графини. Монахини сперва приняли ее враждебно, и игуменья поехала в Петербург к митрополиту Серафиму, чтобы Веру выселили. Но услышала от него: «Ах ты, дура баба! Да нас скорее с тобой выгонят, чем ее, и вспоминать об этом не смей!» [79] Подвижница жила в отдельной келье-избушке, выходила только в храм, а на Пасху – на монастырскую стену. У нее проявился дар прозорливости, к ней потянулись посетители с просьбами помолиться о них. Она никому не отказывала, отвечала записками. А в собственных выписках из Священного Писания часто и очень тщательно рисовала монограммы с буквами А, П, Е. Александр Павлович и Елизавета. Есть упоминания, что в 1848 году её посетил царь, несколько часов беседовал за закрытыми дверями. Ее ответы опять были письменными, заняли несколько листов бумаги. При расставании Николай поцеловал ей руку, а ответы сжег в пламени лампады [80].

И еще примечательные факты. В помяннике графини Орловой-Чесменской имена Александра I и его супруги отсутствуют. Лейб-медик Тарасов, один из посвященных в тайну событий в Таганроге, не ходил на ежегодные панихиды по Александру Павловичу до 1864 года, когда в Сибири преставился старец Федор Кузьмич, ныне причисленный к лику святых. С этого времени стал появляться на панихидах. Тождество императора Александра со старцем и Елизаветы Алексеевны с Верой Молчальницей в наши дни подтверждал известный подвижник и провидец, святой Старец Николай (Гурьянов). Но мы отвлеклись от линии нашего повествования. Вернемся в 1826 год.

Следствие по делу декабристов шло своим чередом. Либеральная и советская история изображала их мучениками, вовсю спекулировала мифами о царской жестокости. Действительность была несколько иной. Даже к страшным преступникам, готовившим гибель и империи, и династии, Николай I отнесся с поразительным человеколюбием. Сохранились его записки коменданту Петропавловской крепости. Содержание Каховского (напомню, вдребезги промотавшегося) государь взял на себя, велел его «содержать лучше обыкновенного, давать ему чай и прочее, что пожелает». Раненого Муравьева-Апостола велел «снабдить всем нужным», лекарю осматривать его ежедневно и делать перевязку.

Всем арестованным было приказано давать улучшенное питание, табак, книги религиозно-нравственного содержания. Им разрешалась переписка с родными, свидания. Также царь распорядился представить ему справки о материальном положении узников и их близких. Тем, кто жил бедно, выдавались солидные пособия! Отец братьев Борисовых жил на пенсию в 200 рублей, помогали сыновья. Ему увеличили пенсию вдвое. Жене подполковника Берстеля назначили пенсию в 500 рублей, шестеро его детей приняли в казенные учебные заведения. Такие же пенсии были назначены матерям Щепина-Ростовского, Дивова, Корниловича, прапорщика Палицына, женам Тизенгаузена и Янтальцева. Многие, кроме этого, получили еще и единовременные выплаты в 1,5–3 тысячи рублей.