Кто такой Ницэ Пеницэ?

Но уговаривать Милукэ больше не пришлось. По лицу его было ясно видно, что он теперь понял всё. Он поднялся с постели и тихо проговорил:

— Лад-но, вы ме-ня убе-ди-ли…

Через полчаса все мы были на пристани. Тодор медленно плавал на спине, я и Никитуш-второй влезли на трамплин и стали ждать там подходящей минуты, внимательно глядя вниз… Джелу сидел, уткнувшись в какую-то книгу, а рядом с ним растянулся на животе Никитуш-первый, не сводивший глаз со «спасательного круга». Аптечку он спрятал где-то за деревянной оградой так, чтобы её не видел Джелу. Только Милукэ не находил себе покоя. Он метался, как лев в клетке, и всё порывался подойти к Джелу. Но мы были начеку и то и дело исподтишка грозили ему кулаком… чтобы не забывался.

Тут Тодор поднял руку. Это был условный знак. Меня даже дрожь пробрала. Теперь решается всё!

Никитуш-второй, который стоял рядом со мной у перил, уставился на воду и закричал:

— Ух, какая рыбина! Смотрите, смотрите!

Я тоже притворился изумлённым:

— Да, вот это рыба!

Джелу услышал нас и повернул к нам голову.

— Иди сюда быстрее! — позвал я его.

— Шевелись, а то уйдёт, — нетерпеливо позвал его и Никитуш. — Ты ещё никогда такого не видел.

Мы знали, что перед таким соблазном Джелу не устоит. Так и случилось: он отбросил в сторону книгу, встал и в два счёта вскарабкался на деревянную лестницу трамплина.

— Во-он, во-он там, — показал Никитуш, пропуская Джелу вперёд на доску, согнувшуюся под тяжестью наших тел.

— Где, где? — переспросил любопытный Джелу. — Только вы, ребята, держите меня, чтобы я не упал. Крепче!

— Держим, держим, не бойся… Да ты нагнись, чтобы лучше видеть, — бормотал я, не сводя глаз с Тодора, плававшего под самым трамплином.

Тодор поднял руку. Это был второй знак. В ту же секунду я с силой толкнул Джелу вперёд. Сердце у меня колотилось так, словно это меня столкнули с трамплина.

Раздался привычный всплеск и одновременно с ним чей-то громкий, пронзительный вопль.

Вопил… Милукэ.

Джелу упал стоя. Это было хорошо. Теперь все мы смотрели на Тодора. Мы договорились, чтобы он, на всякий случай, был в воде рядом с Джелу и, если понадобится, вытащил его. И Тодор был наготове. Он не сводил глаз с того места, где должен был вынырнуть Джелу. Прошла секунда, вторая… пятая… — считали мы, и вот на шестой секунде на поверхности показалась тёмная макушка Джелу. Мы на трамплине так и застыли в ожидании. Никитуш-первый стоял на пристани, держа наготове «спасательный круг». Милукэ лихорадочно кусал ногти. Что же будет теперь?

После первой секунды растерянности Джелу стал бить по воде руками и ногами точно так, как учил его этому Тодор. Голова его виднелась над водой, и дышал он равномерно. Мы увидели, что Джелу впервые в жизни плавает по-настоящему. На наших глазах происходило как раз то самое чудо, о котором нам говорил Тодор.

Метр, два… семь… И вот уже Джелу добрался до берега, добрался сам, без чьей-либо помощи, но под внимательным присмотром плывшего рядом с ним Тодора, золотистые волосы которого блестели на солнце.

Джелу быстро вскарабкался на пристань, где его ждали Милукэ и Никитуш-первый, не сводившие с него глаз, встал на ноги, оглянулся на озеро — казалось, что он ещё не совсем пришёл в себя, потом волчком повернулся к ребятам:

— Кто меня толкнул? — закричал он.

— Не я… ей… ей… не я… О-ни… — испуганно залепетал Милукэ, пятясь от страха и показывая рукой на трамплин.

— Ах, это вы? — заорал Джелу и быстро взлетел на трамплин, так что мы не успели сказать ни слова.

Он бросился к нам с лицом, сиявшим от радости, и, когда мы поняли, что он задумал сделать, мы уже летели в воду.

Вместе с нами с радостным воплем прыгнул и Джелу. Никогда не думал я, что он может так здорово орать.

Четверть часа спустя Тодор, Джелу, близнецы и я сидели все вместе на пристани и грелись на солнце. Милукэ же отошёл в сторону: он занялся нашим «спасательным кругом», латаным-перелатанным, который теперь стал нам совсем не нужен.

Повидло

Ох уж это повидло!

Когда мама начинает вытаскивать из кладовой глиняные горшки, это значит, что скоро осень и школа. На следующий день папа покупает в писчебумажном магазине целлофан, а Тома приносит с базара мешок слив. Санда моет сливы, я очищаю их от косточек — из-за этой работы все пальцы у меня в ссадинах, — и мама варит повидло. У нас есть такая печурка в самом конце двора, рядом с конурой Бенони. Как видно, и Бенони тоже не очень нравится повидло: если бы там варили мясо, а не сливы, он не сидел бы отвернувшись от огня, такой мрачный и унылый.

Пёс вполне прав. Мне повидло тоже не нравится. Не могу о нём даже слышать! А мама всю зиму только о повидле и говорит:

— Я положила тебе в ранец хлеба с повидлом.

— Хочешь, я намажу тебе ещё один ломтик?

— Возьми к чаю повидла.

Колбаса — это совсем другое дело!