Кто ты, Эрна?

Это испортило мне настроение. И действительно: надо собираться. Мама и не собирается приезжать, и помогать собирать и складывать вещи в чемодан. Мама ненавидит сборы.

Я прошла мимо комнаты отчима — его не было. Значит, работает. Это адовало. А то вечно ворчит: подбери обёртку, выброси пустую бутылку. Или шуточки плоские шутит: опять ты свою «колу» пьёшь? Почему не «спрайт»? Ещё Стас ворчит на маму за глаза. Мама, видишь ли, плохо убирается. Стас вообще любил бурчать недовольства тихо, себе под нос. Чтобы все поняли, но никто не разобрал, что он сказал. Мама всегда бесилась на него за это. Однажды мама плюнула и перестала убираться. То есть стала убираться совсем редко, по настроению. И отчим впервые узнал, как тяжело оказывается, мыть посуду. Добубнился, что называется. Посуду пришлось мыть в нашей семье мне.

Отчим имел странную привычку приходить, когда дело почти закончено. Мама перетаскивала компьютерный стол из своей комнаты в его комнату — он потребовал, когда стал деньги на нас с мамой жалеть. И получилось так, что только стол мама перетащила, как он тут же, посмотрел критически, передвинул на десять сантиметров вправо, прищурил глаз. Опять мама всё не так сделала.

Или разбираемся мы с мамой к первому сентября, выметаем из-под дивана два мешка обёрток, пустых упаковок из-под сока и потерянных мною в течение прошлого года тетрадей, а тут и отчим с веником машет по центру комнаты. Это называется, он убирался. Сейчас, после месяца отсутствия, комната отчима погрязла в пыли. Пыль на люстре, пыль по углам клубится, то же и в прихожей, но утром, видимо, пока я спала, он маниакально до идеальной белизны оттёр плиту, отдраил в коридоре обои.

Незаметно я втянулась в сборы чемодана и даже, наигранно злясь, стала пихать стул с папой в сторону, обижаясь, что он мне не помогает. А папа сидел за столом и рассматривал кукол. Я доставала ему куклы, сажала их на стол и, собирая вещи, рассказывала, когда и где, и как, при каких обстоятельствах сделала их.

— Вот это, папа, первая. — я показала божью коровку, подушечку-игольницу. — Меня, шестилетнюю, избивали в санатории десятилетние мальчики, я приехала домой и сама её сшила. В санатории нас учили шить. Меня поразило, что если квадрат или прямоугольник из ткани сложить пополам, и сшить по короткой стороне, получается вроде кукольной шапочки, а внутри — пустота, объём. И когда меня обижали, я стала мысленно надевать на себя такой примитивный колпак.

— Они поплатились, — коротко отзывался папа.

Йес! Йес! Папа заговорил! Папа снова «ожил». Йес!

И я продолжала рассказывать о новых и новых обидах, которые я терпела в школе, потому что была толстая, а потом ещё и в очках…

Папа вздыхал и кивал.

Я заснула под утро довольная-предовольная. Проснулась поздно, окликнула, ещё с закрытыми глазами:

— Па-ап?

Но папа не отозвался. Я встала, похлопала папу по плечу, но он сидел как неживой.

Я пошла на кухню, отчим так и не появлялся. Я попила чай, посмотрела телек и вернулась в комнату.

— Ты что? — подал папа свой вздох.

— Уфф! Пап! Ты будто оболочку оставил, а сейчас вернулся.

— Да. Я полетал немного.

Первая сплетница класса, прислала мне сообщение: «Сухова не едет в лагерь».

Сухова была старостой класса, противной до предела, отвратительной и ужасной, я припомнила, что рассказывала папе о Суховой этой ночью. Нет. Не может быть. Это совпадение.

Я позвонила маме:

— Ма-ам! У меня всё нормуль.

— Стас на даче со мной, — ответила мама. — Завтра жди.

Ого! А как же его работа? Выходил ли он на неё вообще или сразу смотался на дачу? Мама ответила, что много будешь знать, скоро состаришься.

Мы поговорили ещё про Сухову. Мама предположила:

— Они жалеют деньги на лагерь. Они жадные.

Но я-то знала, что это не так! Я это знала!

— Папа! У нас целый день в запасе. Пойдём в кино?

И мы пошли в кино, где папа сел отдельно, на самый первый ряд, и на первый ряд больше никто ни сел — так страшно вспыхивали очки у папы.

Чемодан был собран, комната впервые единолично мной пропылесосена. А всё потому что я ни на минуту не умолкала, и, собирая и перекладывая вещи, хлопала разбережённую такой небывалой активностью моль — у меня весь шкаф в комнате забит тряпками, тканями для кукол. Моль не дремлет.

Ночью папа оставался неподвижен — я специально проверила. Сидел неподвижный манекен, не откликался. Видно, снова летал. Я решила залезть к нему в карман, из которого вчера он просил меня достать купюру… но карман не расстегнулся, и я, сгорая от стыда, отстала от этого нечта в пятнистом костюме.

— Я тоже был любопытный, — вздыхал папа с утра. — Кто что, кто с кем, кто в какой квартире живёт. И всё это вместо того, чтобы носить твою маму на руках. Мне тогда казалось, что она меня не стоит. Она не работала, пила джин-тоник и вязала себе какие-то огромные кофточки. А на новый двухтысячный год сшила 12 драконов.

— Обалдеть! Я и не знала, что мама умеет шить игрушки!