Кто убил профессора Ф.Ф. Белоярцева? История "голубой крови" в зеркале прессы

— Сначала просто арестовали лабораторные журналы, потом стали дергать сотрудников на допросы. Затем прошел слух, что Белоярцева обвиняют в недостаче нескольких десятков литров спирта по лабораторным журналам. Профессор все отрицал. Последовало пять обысков, закончившихся так трагически. Не выдержав травли, Белоярцев повесился у себя на даче в ночь после отъезда следователей Серпуховской межрайонной прокуратуры, проводивших там очередной безрезультатный обыск. Мы, его потрясенные коллеги, обратились в Прокуратуру СССР и КГБ, требуя расследования обстоятельств его гибели. Прокуратура СССР, расследовавшая дело, не обнаружила доказательств, дающих повод к предъявлению обвинений сотрудникам органов.

— А когда началось ваше "дело”?

— Ну, персонально моего "дела” никогда на свете не существовало. Просто Прокуратура СССР, закрыв дело по самоубийству Белоярцева, приняла эстафету у серпуховских следователей, выдвинув новую версию: "проведение опытов на людях”.

Так и родилось на свет дело по факту "нарушения инструкций Минздрава в ходе клинических испытаний перфторана". Можно, конечно, назвать его и иначе: "Дело врачей и ученых", причастных к созданию и разработке нового препарата.

К сожалению, интересы государства, интересы многих тысяч больных в этой истории ушли на второй план, отбросив на много лет назад нашу страну в создании искусственного кровезаменителя. С самого начала методы работы различных проверяющих органов не были похожи на попытку установить истину. Скорее на межведомственную возню с сильным акцентом на межличностные отношения.

— Вы имеете в виду тогдашнего вице-президента АН СССР Юрия Овчинникова, желавшего лично руководить программой "Искусственная кровь"?

— Овчинников, судя по всему, сыграл существенную роль во всей трагической цепи событий. Но, по-моему, его роль в этой истории нельзя преувеличивать. Если говорить о нем как о личности, то это, в общем-то, продукт системы. Я бы сказал, что в общей массе членов академии он даже не худший. Бесспорно, он был разносторонне грамотным человеком, весьма талантливым в своей области. Но прежде всего он был научным администратором, сосредоточившим в своих руках огромную власть. Институт биоорганической химии, которым он руководил, недаром называли "институтом XXI века" — в том смысле, что на него была израсходована вся валюта, отпущенная на развитие нашей биологии в XX веке. Тут Овчинников мало отличался от всех прочих монополистов. И хотя Юрий Анатольевич некоторый период своей жизни сам боролся с наследием академика Лысенко, он, увы, сумел, на мой взгляд, стать достойным его последователем — в том, что касается борьбы за выживание на иерархическом уровне. Даже по сравнению со своей достаточно безжалостной средой он был абсолютно беспощаден, если вдруг чувствовал опасность. Он превращался в человека, который мог позволить себе любое вмешательство в судьбы людей даже просто для профилактики.

Что же касается истории с "голубой кровью", здесь все-таки дело обстоит сложнее. Овчинникова уже два года нет в живых. Пять лет прошло с момента самоубийства Белоярцева. Но ведь кампания, начатая при тогдашнем вице-президенте Академии, не утихает. Тянется бессмысленное дело в Прокуратуре СССР, составляются все новые межведомственные комиссии. И это доказывает, что один Овчинников ничего бы не смог тут поделать, не будь к его услугам мощный репрессивный механизм, во многом не демонтированный и поныне.

— Думаю, сегодняшнюю ситуацию все-таки нельзя называть репрессивной…

— Конечно, сегодня ситуация гораздо легче, чем три-четыре года назад. Сейчас, мне кажется, все инстанции хотели бы как-то развязаться с этой историей, да, видать, "грехи не пускают". Дело идет уже о чести мундира. Вот и "Вестник Академии наук" преподносит нам как самую свежую сенсацию сообщение о том, что "препаратов, годных для передачи на клинические испытания, до настоящего времени нет".

— А их действительно нет?

— Так откуда бы им сегодня взяться, если сделано все, чтобы препаратов не стало?

Целый их набор имелся уже в 1983 году, но довести их до опытных партий, готовых лекарственных форм не удалось из-за мощного противодействия. И как раз бюро отделения АН СССР имело к этому противодействию самое непосредственное отношение. Хотя те же самые академики, действительно болея за дело, могли назначить сегодня, например, Всесоюзную конференцию по проблемам фторуглеродных кровезаменителей — ту самую, которую в 85-м году спешно отменили по звонку из компетентных органов. Ну, а за рубежом тем временем состоялись три представительных международных симпозиума по этой проблеме. У нас — тишина. Вместо гласной научной дискуссии с привлечением врачей, клиницистов, испытывавших перфторан, президиум Академии предпочитает назначать разного рода комисии. Что же, это тоже метод. За семьдесят лет Советской власти не одно поколение наших чиновников усвоило: лучший способ угробить дело — создать комиссию.