Сразу же после этой договоренности Талейран с багажом, секретарями и слугами в открытой карете выехал из своего дворца. Так сказать – «во имя честного исполнения своего верноподданнического долга и согласно приказу Его Величества императора Наполеона». Чтобы присоединиться к пребывавшей в Блуа (маленьком городке на Луаре в полутора сотнях километров к юго-западу от Парижа) императрице и ее сыну, наследнику императорского престола. Но, «к великому прискорбию», Талейрану на глазах у всех помешали исполнить его долг какие-то наглые солдаты, которые задержали его карету и вернули его в город! После этого он направил рапорт о случившемся огорчительном инциденте архиканцлеру империи Жан-Жаку Режи де Камбасересу, герцогу Пармскому.
«Французский народ» желает Бурбонов
Застраховав себя таким образом от гнева Наполеона, Талейран сейчас же стал работать над подготовкой возвращения или, как уже начали говорить, реставрации Бурбонов.
С Наполеоном же, похоже, все было кончено. Как написал потом в своих «Мемуарах» Талейран, «побежденный Наполеон должен был исчезнуть с мировой сцены; такова судьба узурпаторов, потерпевших поражение». Он же, говоря о Наполеоне, отметил:
«До последней минуты, предшествовавшей его гибели, спасение зависело лишь от него самого».
Выбрав сторону Бурбонов, себя Талейран предателем не считал:
А на следующий день он, как представитель Франции, уже принимал в своем дворце на улице Сан-Флорентен вступившего в столицу русского императора Александра.
По всем правилам Александр I должен был остановиться в Елисейском дворце, но вследствие неизвестно откуда полученного предупреждения, что там он подвергнется опасности (легко догадаться об источнике этой «достоверной информации» о заложенной бомбе), он предпочел остаться во дворце Талейрана.
Перед своим приездом на улицу Сан-Флорентен император Александр откомандировал к Талейрану своего дипломата графа К.В. Нессельроде, и они вместе сочинили ту самую знаменитую декларацию, помеченную 31 марта 1814 года, в которой объявлялось, что союзники более не будут вести переговоров ни с Наполеоном, ни с его семьей.
Совершенно естественно, что вопрос о правительстве, которое предстояло установить во Франции, был главной темой разговора императора Александра с Талейраном. Тот, не колеблясь, заявил, что династия Бурбонов наиболее предпочтительна как для тех, кто мечтает о старинной монархии с нравственными правилами и добродетелями, так и для тех, кто желает новой монархии со свободной конституцией. А раз Франция хочет именно Бурбонов, то речь должна идти о Людовике XVIII, среднем брате обезглавленного в 1793 году короля Людовика XVI.
Император Александр колебался. Ему, судя по некоторым признакам, хотелось бы посадить на французский престол трехлетнего сына Наполеона с регентством его матери Марии-Луизы, а предлагавшийся Людовик XVIII был русскому императору в высшей степени антипатичен.
– Как я могу быть уверен, – недоверчиво спросил он Талейрана, – что французский народ желает Бурбонов?
Не моргнув глазом, тот ответил:
– На основании того решения, Ваше Величество, которое я берусь провести в Сенате, и результаты которого Ваше Величество тотчас же увидит.
– Вы уверены в этом? – переспросил Александр.
– Я отвечаю за это, Ваше Величество.
Сказано – сделано. 2 апреля Талейран спешно созвал Сенат. Это учреждение не играло при Наполеоне ни малейшей роли и ограничивалось положением послушных исполнителей императорской воли. Сенаторы привыкли пресмыкаться перед силой, без рассуждений повиноваться приказу, и если из ста сорока одного на призыв Талейрана откликнулось всего шестьдесят три сенатора, то это произошло, главным образом, потому, что еще не все освоились с мыслью о крушении Империи. Опираясь на поддержку союзных армий, стоявших в столице и во Франции, Талейран легко достиг того, что, во-первых, Сенат постановил избрать временное правительство с поручением ему вести текущие дела и выработать проект новой конституции, а во-вторых, чтобы во главе этого правительства был поставлен именно он – Шарль-Морис де Талейран-Перигор.