Кто в армии служил, тот в цирке не смеется

— Ну, убивец так убивец, — бормотал Саня, шагая назад в камеру, поняв, что спорить с «выводным» не имеет никакого смысла.

Холодно, и время тянется, как резиновое. Раз, два, три, поворот. Раз, два, три, поворот. Белозёров ходит по узкой камере-пеналу, чтобы хоть как-то согреться. А ещё жутко хочется есть. После того, что здесь давали сегодня на обед, еда в солдатской столовой кажется приготовленной в перворазрядном ресторане. Белозёров попытался вспомнить, что он ел за обедом, но так и не смог. Помнил только, что всё было ужасно холодное и что всё это надо было обязательно съесть. Иначе в ледяной камере не согреться никогда и можно замёрзнуть насмерть!

Сейчас Саня согласился бы съесть даже ту квашеную капусту, от одних воспоминаний о которой его тошнило после первого наряда на кухню. Тогда его сначала поставили в группу, которая получала на складах продукты…

Пожилой прапорщик подвел Белозёрова к огромной бочке с квашеной капустой. Таких больших бочек Саня в своей жизни ещё не видел. Чтобы попасть в неё, снаружи к бочке были приставлены деревянные мостки, а внутрь опущена длинная металлическая лестница. Размахнувшись, прапорщик бросил внутрь бочки несколько алюминиевых бачков и, взобравшись на мостки, стал, кряхтя, спускаться в её нутро. На мостках стояла пара блестящих резиновых сапог, предназначенных для того, чтобы переодеваться перед спуском внутрь бочки. Но наш прапорщик этими правилами явно пренебрегал и залез на капусту прямо в своих хромовых сапогах, только что топтавших улицу. Наполнив бачки капустой, он поочередно поднял их наверх и передал Белозёрову, который с другими солдатами отнёс их на кухню.

Когда солдатики тащили злосчастные бачки, Саня спросил прапорщика:

— Товарищ прапорщик! Как же эту капусту есть, вы же прямо в сапогах в бочку залезали?

— Ничего, сынки, сожрёте. Всё равно капуста такая переквашенная, что её, чтобы есть, ещё надо целый час промывать под проточной водой. Так что будет она стерильная, что твой бинт, а ещё зальют её постным маслицем, да с лучком прошлогодним. Объедение, да и только. Ну, стошнит один раз, а потом с голодухи пойдёт она как по маслу! Ещё добавки просить будете. Всем понятно? Не слышу?

— Так точно! — буркнули все хором и молча поплелись в сторону кухни.

Дальше было интереснее. День был воскресный, и в этот день варили кофе с молоком. Повар вскрыл металлические банки со сгущенным молоком, обмазанные сверху густой технической смазкой типа солидола, чтобы не ржавели от длительного хранения в сырых помещениях склада. После этого банки вместе с приклеенными к ним этикетками перекочевали в большой электрический котёл, где были залиты водой и доведены до кипения. Потом повар долго мешал их большим деревянным веслом. Когда эта процедура была закончена, пустые, чисто вымытые банки из-под сгущенки и бумажные этикетки от них были выловлены из котла ситом на длинной деревянной ручке. Затем в котел засыпали «ароматный кофе». На пачке, из которой насыпался кофе, Саня прочитал:

— Кофейный овсяный напиток «Кубань».

Причём слово «овсяный» было написано очень мелким шрифтом, вероятно, чтобы не расстраивать читающих этикетку любителей этого экзотического напитка.

Переваривая в голове всё увиденное утром, во время наступившего обеда Белозёров честно пытался запихнуть в себя недоваренные макароны, но они ни в какую не хотели жить в Санином организме. После этого наряда на кухню Белозёров не ел три дня. Только немного хлеба. Потом, конечно, голод, который не тётка, взял своё, и Белозёровский организм со словами: «Спасибо, товарищ Сталин, за наше счастливое детство!» стал принимать в себя всё, даже недоваренные гвозди и мелко нарезанные солдатские ремни. А за поговорку «Пусть эту кашу медведь ест. У него желудок кожаный» можно было и в морду получить. Ишь ты, медведь, самим каши мало!

Есть хотелось всегда, и ребята втихомолку воровали со столов недоеденный хлеб и прятали его по карманам, чтобы съесть после отбоя в кровати или запершись в кабинке туалета. Продолжалось это недолго, кого-то поймали за этим занятием и дали команду зашить наглухо все карманы на одежде.

Помня «уроки прошлого», Белозёров не давал команды своим подчинённым, чтобы они зашивали карманы. Он просто останавливал взвод возле входа в казарму и заставлял добровольно предъявить всё содержимое карманов на досмотр. Съестное разрешалось съесть на месте, только после этого все заходили в помещение казармы. Иначе было нельзя, могли одолеть тараканы, а также мышки, крыски и другие «забавные животные», которые в изобилии водились на местном свинарнике…

— Да! Капустки бы сейчас прошлогодней, с душком и засохшим хлебушком, да с машинным маслицем! — помечтал Белозёров и, сунув руку в карман шинели, извлёк оттуда небольшую хлебную корочку, припрятанную им ещё в обед. Поднеся её к носу, он глубоко втянул ноздрями воздух. От хлебного запаха закружилась голова, и Саня, чтобы не упасть, сел на корточки, прислонившись спиной к холодной каменной стене.