Кто вам сказал, что вы живы? Психофилософский роман

А я терпеть не могу резать хлеб. Меня раздражает, что он крошится. Еще хлеб покрывают какой-то белой фигней, которая тут же оказывается на одежде.

А Ирма обо мне заботилась. Не в хлебе дело, конечно. Просто она умела заботиться. И – что особенно важно – хотела заботиться.

Когда она спрашивала: «Как дела в театре?», смотрела так, что я понимал: ей это действительно важно. Она жарила картошку так, как любил я. И сексом занималась так, как любил я.

Ирка просила в постели:

– Скажи, что ты хочешь, и я все сделаю.

Меня это бесило. Это все равно, что просить женщину: «Скажи, что ты меня любишь». Она сама должна сказать, сама должна догадаться.

Ирма чувствовала меня. Она сама все про меня знала: в постели, на кухне, на прогулке…

Она думала о том, чтобы мне было хорошо.

И за это я мог подарить ей весь мир.

Мне хотелось угождать ей. Давно такого не было. Мне хотелось жить ради нее.

Я понял, какую любовь я искал, – такую, которой можно отдавать. Не использовать ее, а вот именно – отдавать. Все, что можешь. И еще чуть-чуть.

Когда-то давно так было с Ольгой. Но те времена давно прошли.

Ольга опять стала меня очень раздражать. Я вроде привык уже и к ее равнодушию, и к ее медлительности, и к тому, что мы живем просто как соседи.

Но с появлением Ирмы все это стало бесить, что являлось безусловным признаком того, что Ирма в моей жизни появилась всерьез.

Я пытался не ругаться с женой: жалел сына. Но ничего не получалось.

Я смотрел на Ольгу, и скандал начинался сам по себе. Как бы непроизвольно.

Сережка уходил в свою комнату. Честно говоря, мне кажется, что ему глубоко плевать и на меня, и на мать. Подозреваю, что мы вырастили довольно равнодушного человека. Не понимаю, как так получилось. Но уж – так. И ладно. Пусть. Главное, чтобы он был счастлив.

Единственное, что меня угнетало всерьез, – это необходимость поговорить с Иркой.

Я придумывал какие-то причины для невстреч. Отшучивался, даже убегал. Один раз она все-таки залетела ко мне в студию и практически меня изнасиловала.

Я все тянул и тянул. Все не говорил и не говорил. Нет, конечно, мне было понятно, что с этой историей, с Иркой, надо заканчивать. Просто решиться не мог.

Но вот однажды она вошла в студию и сказала жестко. Непривычно жестко. Она никогда так не говорила:

– Послушай, Серенький, если ты завел кого-то на стороне, я этого так не оставлю, понял меня? Я – не та баба, которую бросают.

И вышла, хлопнув дверью.

Мне почему-то стало не по себе. Не то чтобы страшно. Но не по себе.

_______________________________________________

Нас всех собрали в актовом зале и начали пугать будущими выпускными экзаменами, которые сдавать нам еще через год с лишним, но пугать начали уже сейчас.

Мол, это итог всей нашей жизни в школе, мол, если мы плохо подготовимся, тогда нам всем будет облом конкретный, а если кто попытается обмануть, тогда, воще, – конец наступит жизни.

Я сидел и думал, что бы такое написать Ирке – одновременно ироническое и лирическое. Чтоб она не воображала, что я тут весь растаял, но, с другой стороны, чтобы поняла: поцелуи эти были не случайны, и я их заценил.

И вот только я придумал и уже даже начал писать, как взревел Семен Витальевич:

– Господин Петров уверен, что к нему это все не относится. Он-то убежден, что сдаст выпускные на отлично, и поэтому сейчас можно спокойно играть на своем телефоне.

Господи, как же они меня все достали!

Я встал и первым делом нашел глазами Ирку.

Ирка смотрела на меня испуганно, и это было приятно.

– Семен Витальевич, не хотелось бы вас расстраивать, но уже давно наступила эпоха гаджетов, – я победительно посмотрел на Ирку. – И многие люди записывают на телефон наиболее важные вещи. Ибо! – Мне очень нравится это слово. – Ибо! – Повторил я. – То, что написано пером, может потеряться, а телефон не потеряет ни один уважающий себя чел. Я даже не понимаю, Семен Витальевич, как вы только могли подумать, что на таком важном мероприятии может играть в дурацкие компьютерные игры даже такой абсолютный придурок, каким, видимо, являюсь я?

Семен Витальевич растерялся, он явно не знал, что мне ответить. Это была победа вчистую. Победа за явным преимуществом.

– Садитесь, Петров, – произнес он устало. – Внимательней надо быть, внимательней.

Тут же мне пришла эсэмэска от Ирки: «Крутняк».

Я поднял голову.

Все достали телефоны и занялись своими делами.

«Посвящается тебе, – написал я. – В зоомагазин идем сегодня?»

И тут же получил ответ: «Канечна. Жалко твою одинокую Лягу».

Я еще только обдумывал иронично-лирический ответ, как телефон снова завибрировал.

«Я думаю, что Ляга – девочка, а девочке без мальчика очень одиноко», – вот что писала мне Ирка.

От этого сообщения мне стало как-то очень хорошо и спокойно.

Я откинулся на неудобном стуле и вытянул ноги.

Все сидели в телефонах. И впереди меня, и сзади.

Витальевич, конечно, не мог этого выдержать.

– Немедленно все убрали телефоны. Немедленно! – заорал он. – Писать на бумаге, как положено. Ручкой на бумаге!

Неожиданно встала отличница Ленка Кухарь и сказала, как всегда, рассудительно: