Кто вам сказал, что вы живы? Психофилософский роман

– Семен Витальевич, аргументируйте вашу позицию. Во-первых, как верно заметил Петров, все, что написано пером, разумеется, не вырубишь топором, но потерять можно. Во-вторых, если нет стола, писать очень неудобно…

– Прекратить разговоры, Кухарь, – перебил ее Витальевич. – Книгу подложите, не графья! Слова учителя не обсуждаются. Не обсуждаются! Прошу запомнить эту формулировку.

Я решил прийти Ленке на помощь. Да и выпендриться лишний раз не помешает.

Я поднялся и сказал совершенно серьезно:

– Семен Витальевич, мы строим демократическое государство. А в демократическом государстве не может быть места диктатуре.

Ответ педагога был абсолютно предсказуем:

– Не умничай, Петров! Сядь, если тебя не вызывают. Убрали все телефоны, я сказал! Ваши родители настояли на том, чтобы у школьников старших классов не отбирали телефоны. И школа пошла на это, поверив вам. Вы ужасно распорядились доверием школы. Ужасно!

Все поняли, что начинается базар, и обрадовались.

Встал Димон из параллельного класса.

– Мы ушли от сути вопроса, Семен Витальевич, – сообщил он. – Вы не могли бы все-таки разъяснить суть проблемы. Писать на весу, действительно, неудобно. А книги портятся, если использовать их в качестве подставки для писания.

И тут за своего коллегу решила вступиться интеллигентная Серафима:

– Ребята, – она говорила тихо, но, наверное, думала, что кричит. – Ребята, что вы тут устроили? У нас проходят выпускные экзамены по новой системе. По новой, понимаете?

– Да они вечно по новой системе проходят! Эксперименты на людях запрещены! – закричал кто-то.

Его поддержали:

– Тем более на детях!

Несколько человек вскочили, видимо, не выдержав переполнявших их эмоций.

Я посмотрел на Ирку.

Она улыбалась мне и бесшумно хлопала в ладоши.

– Та-а-а-ак! – взревел Витальевич. – Сели все! Сели все, я сказал!

Все сели.

– И заткнулись. И убрали телефоны. Без обсуждений убрали, я сказал.

Все заткнулись. И все убрали.

Семен Витальевич обвел взглядом притихший зал.

Это был очень неприятный взгляд. Столкнувшись с ним, все отводили глаза.

И я в том числе.

– Значит, так, – Витальевич говорил тихо, но как-то очень веско. – Если вы сами не захотите сдавать экзамен, мы вас научим или заставим. Заставим! – запомните эту формулировку. Если вы не понимаете, как надо жить, мы вас научим. Мы для этого сюда и поставлены Родиной, чтобы научить вас жить, как положено. Увижу у кого в руках телефон – конфискую.

Я, стараясь оставаться незамеченным, послал Ирке воздушный поцелуй.

Она мне ответила тем же.

_______________________________________________

Кто ты был? Или я – кто был?

Что заставило тебя прийти сюда и умереть так нелепо?

Или меня заставило?

Меня?

Сейчас приедет скорая, и меня не станет.

Как же так?

Как жить, когда меня не будет?

Еще ведь не поздно все изменить.

Или поздно?

Поздно…

_______________________________________________

Лягу я решил с собой не брать.

Мучить ее не хотелось. Да и мне казалось неприятным, что мою Лягу будут изучать, чтобы выяснить – мальчик она или девочка.

Короче, что-то во всем этом было отвратительное.

Мне вся эта история с поиском возлюбленного (ной) для Ляги не нравилась. Почему-то не нравилась, и все.

Ладно, решили пойти в магазин – сходим. Узнаем, как отличать лягушку от лягуша. А там – по обстоятельствам.

А потом я позову Ирку в кино. Лучше на какую-нибудь фигню, чтоб было поменьше народу. Потому что, когда мало народа, легче целоваться. То есть не так страшно.

Я пошел к маме – надо было денег попросить на кино.

В последнее время мама с отцом стали все время базарить. Какие-то крутые начались разборки, отвратительные. По сути всего этого я, конечно, не парюсь, но противно приходить домой и все время слышать крики.

Но в этом есть и плюс. Когда они слишком уж базарят, то начинают чувствовать передо мной вину – типа они портят мое, как им кажется, счастливое, как им кажется, детство. И тогда у них легче получить то, что мне надо. Деньги например.

Я подошел к маминой двери и зачем-то прислушался, хотя и так было ясно, что услышу я телек.

«Хорошо бы там сериал шел, – подумал я. – Тогда мама захочет поскорей от меня отделаться. А вот если концерт или юмор этот дебильный, разговор может затянуться»…

Я постучал.

– Заходи, мой хороший.

Я зашел и тут же посмотрел на экран: увы, шел концерт. Знаменитый певец с лицом, которое лоснилось от хорошей жизни, пел что-то про свою печальную любовь, которая, сука, его не поняла, и вот он теперь страдает три куплета с припевом.

Мама, как всегда, лежала в постели.

– Как поет! – вздохнула она. – Душу выворачивает.

«Если от такого пения и выворачивает, то не душу», – хотел возразить я, но вовремя сдержался.

Я сделал печально-задумчивое лицо и произнес, как умел душевно:

– Мам, я влюбился.

– Пора, – ответила мама, не отрываясь от экрана. – Она, надеюсь, из приличной семьи?