Кто вам сказал, что вы живы? Психофилософский роман

Ничего этого я, конечно, не сказал. Молча, не попрощавшись, вышел и прямо за столом секретарши написал заявление.

Два месяца? Это мы еще поглядим. Как спектакли передам – так и уволюсь. Не крепостное право все-таки…

Уволюсь. Решено.

Стану звукорежиссером у Ирмы. Налажу ей звук так, как никому и не снилось. И мы с ней будем ездить по стране. И не будем расставаться.

Мы с Ирмой никогда не наскучим друг другу, ясно вам? Никогда! Можете считать меня кретином, идиотом, романтиком… Мне все равно.

Я знаю, чего хочу! И будет так, как я хочу!

Мне полтинник, люди! И у меня, может быть, никогда не будет шанса начать новую, желанную – желанную, слышите? – жизнь. И я этот шанс не упущу!

_______________________________________________

Надо было одеться правильно.

Для начала надо было надеть правильные трусы. Впервые в жизни для меня это было важно.

Как всякий нормальный человек, я никогда не всматривался в свои трусы. Незнаком я с ними был – вот что.

Я разложил трусы на кровати.

Белые, черные, красные… Каких только у меня нет, оказывается. Будем знакомы, господа трусы!

И чего? Мерить теперь, что ли?

Бред какой-то!

– И чего мне делать, придурку? – спросил я Лягу.

Но Ляга такими глупостями заниматься совершенно не хотела: она плавала в своем аквариуме, не обращая на меня никакого внимания.

Белые – на фиг: можно испачкать, красные какие-то педерастичные – почему я ношу красные педерастичные трусы? Остаются черные.

С этим решили.

Дальше чего?

Надо, чтобы, с одной стороны, получилось небрежно, а с другой, чтобы стильно.

Джинсы – это понятно. А рубашку какую? Или футболку?

Футболку с курткой. Вот с этой, нормально. Стильно. Все решено.

Или другую? Куртки у меня две. Футболок до фига.

И чё?

Ненавижу одеваться. В критерии не врубаюсь: почему это надо на себя напяливать, а не другое?

Вот эту надену футболку, черную, безо всяких дурацких рисунков, и черную же куртку. Все. Решено. Буду загадочным черным человеком.

Или все-таки другую? Посветлей?

В кармане куртки лежало что-то твердое. Я вынул. Паспорт. Интересно, как он туда попал?

«На первый в жизни секс надо пилить с паспортом», – усмехнулся я.

То, что в куртке лежал паспорт, выделяло ее. Это решило дело. Что-то ведь должно решить? Решил паспорт.

Глупо? А умно как?

Презервативы сначала положил в куртку, но потом понял, что лучше в брюки. Были бы в трусах карманы, положил бы в трусы.

Я достал Лягу, попрощался с ней и попросил, чтобы она пожелала мне удачи.

Дальше – родители. Оба на кухне. Значит, ругаются.

Я вошел и быстро сообщил, что мне надо поехать за город, чтобы выполнить задание портала, с которым я сотрудничаю. Для поступления на журфак, мол, нужны публикации… Поэтому я буду поздно.

Я даже не стал придумывать, что за публикация, понимая, что родителей это совершенно не парит.

– Твой папа решил уйти от нас! – закричала мама.

«Да и хрен бы с ним», – подумал я.

А вслух спросил:

– Далеко?

– Тебе бы все ерничать! – вскинулась мама.

Отец стоял у окна и делал то, чем всегда занимаются герои фильмов, чтобы продемонстрировать свое нервное состояние: курил сигарету.

– Отец, дай денег, – попросил я. – А то в командировку посылают, а денег не дают.

– Тебя, кроме денег, еще что-нибудь интересует? – нервно спросила мама.

Я ответил нарочито спокойно:

– Да. Меня интересует секс, будущее России, а также то, как ЦСКА сыграет завтра со «Спартаком». Дашь? – последний вопрос уже адресовался отцу.

– Ты очень грубо разговариваешь с матерью, – сказал он.

– Зато ты – очень вежливо, – ответил я, по-моему совершенно логично.

– Господи, кого мы вырастили! Кого мы вырастили, Сережа, – всплеснула руками мама и сделала вид, что вот-вот заплачет.

– Сколько? – переспросил отец.

– Пятерку, – сказал я, понимая, что, если просить пять – дадут три, а если просить три – дадут тысячу.

Дали три, как я и рассчитывал.

Теперь я мог идти за водкой.

Куда? В супермаркет нельзя: придется у кассы уговаривать кассиршу – долгая история.

Надо в какой-нибудь небольшой магазин, где продавщица стоит у прилавка. Такую легче уговорить.

Я подошел к прилавку, сделал жалостливое лицо…

– Я понимаю, что вы не имеете права продавать мне водку… – начал я.

– Пошел отсюда, – лениво прикрикнула продавщица.

Я попробовал заплакать, но не вышло. Удалось лишь сделать еще более печальное лицо.

– Я не себе, правда. У меня папа – алкоголик, и если я приду без бутылки – убьет…

– Красиво врешь, – беззлобно сказала продавщица, и это была уже первая победа: она сосредоточилась на мне.

Я достал одну из трех купюр, которые мне дал отец, и заныл жалостливо:

– Пожалуйста…

– Водки тебе?

Я кивнул.

Продавщица взяла купюру и протянула мне бутылку самой дешевой водки.

Я понял, что ждать сдачи бессмысленно.

Мне оставалось только крикнуть ей на весь магазин:

– А наживаться на детях безнравственно!

И вылететь из магазина.

Все.

Я был экипирован по полной.

Почему-то эта мысль совсем не обрадовала, я чувствовал, что нервничаю все больше и больше.

Мне даже захотелось отхлебнуть водки – говорят, это успокаивает.

Но приносить Ирке початую бутылку было невозможно, а тратить еще тысячу на бутылку – жаль.