Кто вам сказал, что вы живы? Психофилософский роман

_______________________________________________

Я иногда думаю, что в будущем люди перестанут разговаривать. Не общаться прекратят, а произносить слова. Слова станут просто ненужными. Ну, может, не со всеми такое произойдет, а с людьми близкими. Но произойдет обязательно.

Когда говоришь с человеком, которого знаешь много-много лет, – слова всё только путают. Они – лишь повод для придирок и злости. Слова затемняют суть, потому что она, суть эта, не в словах. К тому же близкий человек все прекрасно понимает и так, а ты все долдонишь, долдонишь…

Вот я вышел на кухню. Там Ольга заваривала чай.

Я посмотрел на нее, и она все поняла.

И посмотрела на меня.

И я понял, что она все поняла.

И можно было бы уже идти в комнату, собирать чемодан. Тем более что Ольга сказала мне днем, что уходу моему не удивится, хотя развод и не даст…

Блин, никто не дает мне «развода» – ни жена, ни театр. Как сговорились… Словно надеются, что я не стану новую жизнь затевать.

Ладно.

Мы так стояли молча напротив друг друга – или напротив враг врага – и словно ждали чего-то.

Мы оба понимали бессмысленность любых слов.

И мы оба знали: они непременно будут произнесены.

– Ты сама все понимаешь, – начал было я.

И – понеслось.

Крики. Упреки. Ор.

Посередине нашего разговора зашел Сережка. Ему были нужны деньги… Не помню уже на что, не важно.

Попросил пятерку. Но я прекрасно понимаю: он всегда будет просить больше, чем ему необходимо на самом деле. Дал три тысячи.

Сережка, как водится, похамил и убежал. Иногда мне совершенно искренно кажется: я нужен ему только как банкомат: железный ящик, выдающий деньги.

Он убежал куда-то в ночь. По каким-то своим делам. Не важно.

Я стоял у окна и нервно курил. Наверное, в моей позе было что-то картинно-киношное, но я не знал, как еще успокоиться.

Ольга орала. Плакала. Потом опять орала. И снова плакала. И опять кричала.

Если бы сейчас меня попросили вспомнить, что именно она нервно выкрикивала, – мне это вряд ли бы удалось…

Я молчал.

Скандал – это такая нервная история, которая обязательно заканчивается. И только поэтому его можно выдержать. К счастью, ни один человек, даже моя жена, не может орать бесконечно…

Наконец, у Ольги кончились силы.

– Ты можешь мне что-нибудь ответить? Можешь? – это был явно последний крик.

– Ты ведь ничего не спрашиваешь, Оль, – тихо сказал я. – А, собственно, что и спрашивать? Ты же понимаешь, что к этому все шло? И давно?

И тут случилось неожиданное.

Ольга подошла ко мне, обняла, прижалась… Господи, сколько лет мы не обнимались!

А потом произнесла тихо-тихо и спокойно:

– Ты что, Серень, вправду решил, что мы можем просто так взять да и расстаться? Когда люди столько лет живут вместе, они перестают уже быть просто мужем и женой. Они срастаются, понимаешь? Они становятся одним целым. Прожитые годы объединяют так, как ничто больше не объединяет, вот в чем дело. Ты думаешь, я тебя ревную? Ревновать может женщина к мужчине, а я уже давно так к тебе не отношусь, понимаешь? Мы просто одно. Мы можем не видеться, не разговаривать, мы можем даже не знать ничего про то, как и чем каждый из нас живет. Все это не имеет никакого значения. Я тут сериал смотрела дурацкий, называется… Не помню. Не важно. Так там тоже муж от жены уходил… Или жена от мужа? Не суть. И вот там кто-то из них говорил важные слова… Не суть, кто и кому, но слова важные. «Мы дышим с тобой одним воздухом», – они говорили. Понимаешь? Одним воздухом. И если кто-то один уйдет, то второй, рано или поздно, будет искать с ним встречи, потому что воздух один. А без него – шандец, задохнешься. Развода я тебе не дам. Я уже говорила. Будет суд. И все это будет длиться бесконечно. И ты вернешься, дорогой мой Сереня, потому что мы приговорены друг к другу. Приговор – это неприятная штука, согласна. Но он окончательный. И никакому обжалованию не подлежит.

А потом Оля меня поцеловала – страстно, по-настоящему. Как не целовала много лет…

И ушла в свою комнату.

А я пошел собирать чемодан.

Я кидал в него какие-то вещи, дурацкие трусы, носки, футболки, рубашки, пиджак… И понял совершенно отчетливо, что я собираюсь так, словно еду в командировку: будто я беру вещи на какое-то время, чтобы потом вернуться.

А что брать? Что? Все? Все, что нажил за свою жизнь, которую мне хотелось бы считать сознательной?

Картинки со стенки? Сувенирчики дурацкие? Когда мы ездили на гастроли с театром, я в любом городе покупал магнитики, и их тоже забрать? А книжки? Все шкафы? Или делить с Олей? Часть тебе, часть мне? А кому они сейчас нужны, книжки эти, в век электроники? Еще, говорят, когда мужчины уходят из семьи, они забирают кастрюли…

Я представил, как прихожу к Ирме, увешанный кастрюлями, книгами, с четырьмя чемоданами в зубах. Бред какой-то! У меня и чемоданов-то столько нет…

Непростое это, оказывается, дело: уходить из семьи.

Раздался стук в дверь моей комнаты.

Я вышел.

Ольга. Кто ж еще?

Неужели опять орать начнет?