Кто здесь хозяин? [Новеллы]

— Может быть, соседям продадим с прибылью? Тебе не понять, что я испытывал, когда покупал ее для тебя. Я представлял тебя именно такою — с этим шелком вокруг шеи — ну, точно богородица. Хватит меня поучать. И это ты называешь подарком? Грошовую ткань? Пойми, мне доставляет удовольствие сделать тебе приятное, и не философствуй, прошу тебя, не лишай меня радости. Куда ты? Ты меня слышишь?

— Не кричи, — таинственным шепотом отвечает Маквала из ванной, — ложись, я сейчас приду.

Когда из репродуктора, укрепленного на балконном столбе, раздались звуки гимна, Варлам был уже далеко от дома Маквалы. Он шел, прокладывая себе путь палкой, чтобы не свалиться в яму или не споткнуться о бревно, брошенное на дороге.

Маквала стояла у калитки и, прислушиваясь к его удаляющимся шагам, думала: «Как уверенно, по-деловому идет он к себе домой. Интересно, и ко мне шел так же?»

Она озябла на прохладном полночном ветерке и поспешила домой. Закрыв балконную дверь на засов, легла в постель, еще хранящую тепло Варлама.

С первым криком петуха раздался осторожный стук в дверь.

Маквала встала, накинула халат, на цыпочках подошла к двери, приложила к ней ухо и, когда стук повторился, шепотом спросила:

— Кто там?

— Это я, Маквала, Хухиа.

— Чего тебе, Хухиа? — Маквала спиной прижалась к двери, высоко подняла голову. — Я же сказала тебе, не приходи!

— Открой на минутку. — В горле у парня пересохло от волнения.

— Не открою. Иди домой.

— Уйду, скажу только слово и уйду.

— Поклянись матерью.

— Открой, Маквала. Только одно слово, и уйду.

— Говори, я тебя хорошо слышу.

— Открой, а то вот здесь же покончу с собой.

Только Маквала приоткрыла дверь, как очутилась в мощных объятиях Хухии.

— Моя радость… Любовь моя… Жить без тебя не могу… — бормочет Хухиа, в исступлении целуя плечи Маквалы, губы, шею, пальцы.

— Отпусти, задушишь… Ты что, рехнулся? О боже, ты пьян, что ли?

— Что ты! У меня целый день маковой росинки во рту не было. До полуночи работал внизу, у гранатовой рощи.

— Что там делаете?

— Целину поднимаем, тунг сажать будем.

— А приживется? Пусти, наконец… Думаешь, приживется?

— Не знаю.

— Отпусти руку. Мчади тебе разогрею. Перекусишь.

— Ничего не хочу. — Хухиа все целует и целует Маквалу. (Вам приходилось, верно, слышать об огненных, трепещущих поцелуях? Именно так целовал Хухиа Маквалу.)

— Не хочу, клянусь тобой.

— Хухиа!

— Что, родная?

— Пусти меня. Сядь вот сюда на минутку. Поговорим по-человечески.

Хухиа отпускает Маквалу. Расстегивает ворот рубахи, дотягивается до кувшина, стоящего в углу, и долго, не отрываясь от горлышка, жадно пьет. Вода проливается ему на грудь.

— Небось теплая. С утра стоит.

— Хороша! — говорит Хухиа и снова заключает Маквалу в объятия, на этот раз вместе с балконным столбом.

— И не стыдно тебе? — пытается вырваться Маквала.

— Никто не видит, все, кроме волков и шакалов, спят.

— Что я тебе вчера говорила?

— Люблю тебя, Маквала, не могу без тебя.

— Ладно, я это уже слышала. А дальше? Дальше что?

— Я хочу быть с тобой все время, понимаешь?

— Каким образом, парень, каким?

— А вот таким, возьму и женюсь на тебе.

— Хухиа, пусти! Сядь и выслушай меня. Если ты еще раз заикнешься о любви, я перестану с тобой разговаривать, знай. Вообще уеду из села так, что ни одна живая душа не узнает обо мне.

— Почему?

— Ты знаешь почему, не заставляй меня повторять то, что я уже говорила.

Хухиа Манагадзе — тракторист. Ему двадцать семь лет. Живут они вдвоем с бабушкой в доме неподалеку от конторы. Больше у него никого нет. Родители его давно разошлись. Мать вышла замуж за врача из Хони, когда Хухии было всего три года. А ровно через год женился его отец Карпе Манагадзе, который вскоре после этого переселился в районный центр. И отец и мать — каждый в отдельности — пытались забрать мальчика к себе, но вырвать Хухиа из рук бабушки не удалось. Хухиа души не чает в бабушке, ну а как бабушки любят внуков, говорить излишне. Хухиа — умелый парень. В прошлом году привез стройматериалы и начал строить новую оду, а осенью собирался жениться (свахи по его просьбе уже подыскивали ему достойную пару).

Во всей этой истории, не буду кривить душой, доля и Маквалиной вины. Как-то ранней весной пасмурным днем она улыбнулась ему и попросила подрезать лозу у себя в виноградной аллее. А Хухиа услужливый малый.

— Когда я с тобой, мне все ясно. А как выйду отсюда, в голове мутнеет. Понимаешь или нет?

— Конечно, понимаю, потому и говорю: нельзя так.

— А я не могу без тебя. — Он целует Маквалу в глаза.

— Сможешь… Должен смочь. Ты еще ребенок. Только начинаешь жить. Твоя бабушка руки на себя наложит, если ты женишься на мне. Для меня, что ли, она растила тебя? Я свое уже прожила. Кончена моя жизнь, к чему тебе сорокалетняя старуха. Да и детей у меня не будет… Ты слышишь меня?

— Слышу.

— Тогда, мой мальчик, если ты хоть капельку уважаешь меня, хоть капельку любишь, не приходи больше ко мне.

— Но ведь и ты любишь меня?

— Кто тебе сказал?! Не верь этому! Разве я способна любить? Прошло то время.

— Что мне делать? — В голосе Хухии звучит отчаяние.