Кубок орла

   — Ты! Ты! Ты! Ты батьку сгубила, гетьманьска девка! — со всех сторон обступали её страшные рожи. — Ты!

Она отбивалась кулаками от чёрной стаи, выла, умоляя пощадить её, неистово ругалась и плакала.

Узники всходили на помост, когда обессилевшая Кочубеевна приплелась на площадь. И вдруг сознание вернулось к ней. «Спасу! Выклянчу! Дворовой девкой гетьмана буду. Всё сделаю для него. Только пусть отдаст мне тэту!»

В несколько прыжков она очутилась подле Мазепы.

Иван Степанович побагровел от злобы. «Да подавись ты со своим батькой, дура!» Он хотел приказать, чтобы её убрали, но побоялся вызвать недовольство толпы и стоял молча. Матрёна билась у его ног, надрывно плакала и что-то бессвязно лепетала.

На площадь упала мрачная тишина. Гетман чувствовал, что на него отовсюду устремляются ждущие взгляды. Московские офицеры хмурились и зло перешёптывались, искоса поглядывая на гетмана.

   — Я, панночка, — приложил Иван Степанович руку к груди, — я же всей душой был бы рад. Но я же государю служу! Да, государю.

Сердюк уловил едва приметный знак, поданный Мазепой, и рванулся к помосту. Когда Кочубеевна встала, всё было кончено. Каты складывали в огромные ящики тела и головы казнённых.

Народ молча расступался перед проходившей Матрёной. Она казалась спокойной, но от этого спокойствия у людей падало сердце. Ветер перебирал растрёпанные косички на простоволосой её голове. Она приглаживала косички ладонью, вытирала руку о кофту и не торопясь шла дальше.

Вдруг она вспомнила, что на пути в Борщаговку упала и ушибла локоть. Осторожно засучив рукав, она подула на больное место, заботливо растёрла его и прислушалась.

   — Болит, — чуть шевельнулись сухие губы. — Ей-Богу, болит... Но почему же мне не больно? Ой, как болит! А... не больно.

Она коснулась пальцем локтя, поморщилась и заплакала.

   — Не боль... Ей-Богу... не больно!..

Толпа не расходилась и с глубоким участием следила за каждым движением Кочубеевны.

   — Во-от так идти... Ту-уда, ту-уда... — мерно и певуче тянула она. — Во-он — туда. Во-он я иду... Видишь, Матрёна? Во-он я иду...

Она увидела себя вдруг маленькой-маленькой девочкой. Мать держит её за ручонку, ласково глядит ей в глаза: «Та не надо бегать, коханочка. Опять упадёшь, как вчера. Помнишь, как вчера ты локоточек зашибла?»

   — Да, да, локоточек, — сердечно улыбается Кочубеевна и снова засучивает рукав.

Любовь Фёдоровна укоризненно качает головой. Глаза у неё ласковые, улыбчатые. Так хорошо с нею идти. Всегда. Идти, идти... Одну ручку ей, другую — таточке.

Матрёна остановилась на мгновение и весело рассмеялась:

   — Какой ты, тэту, смешной. Без головы, а мою ручку видишь... Вот тут, тэту, повыше... У локоточка. Подуй, тато...

Впереди сверкает мягкой рябью пруд. Мать всё крепче держит Матрёну за руку, не пускает. И Василий Леонтьевич, страшный, с комком запёкшейся крови вместо головы, настойчиво толкает вперёд: «Иди, дочка. Иди! Иди! Слышишь?..»

   — Ратуйте! Ратуйте дивчину! Ратуйте, добрые люди! — несутся вслед за ней крики. И не достигают сознания.

Глухой всплеск воды. Тело ещё трепещет, ещё бьётся. Холодно. И дно такое топкое... Как идти по такому дну? И кто это так давит грудь?

Хочется глубоко-глубоко вздохнуть. Матрёна открывает рот. Мать выпустила её руку. Боже мой! Где же она? Где отец?

И вдруг всё исчезает в тяжёлой и вечной, в тяжёлой и вечной мгле.

17. СВЯТОЙ ВАСИЛИЙ

Угадай пойди, откуда принесёт нечистая сила неуловимого шведа! То он под Санкт-Питербурхом, то в Польше, своевольничает на Литве. Только что было известно, что Карл готовится перейти Вислу и двинуться на Украину, а гонец уже сообщает о неожиданном нападении шведского генерала Любекера на парадиз.

Пётр немедленно забросил все дела и спешно отбыл на защиту новой столицы. Но страх за судьбу парадиза оказался напрасным. Государя встретил на пути президент Адмиралтейства Фёдор Матвеевич Апраксин:

   — Виктория, ваше царское величество!

Он в нескольких словах рассказал об одержанной над шведами победе.

У царя точно гора свалилась с плеч.

   — А не врёшь ли ты, граф?

Апраксин схватился за грудь.

   — Как вы сказали? Иль я ослышался?

   — Ты не ослышался, и я не обмолвился. С сего дни, за дивную весть твою, жалую тебя во все роды твои графом, Фёдор Матвеевич.

В тот же день они разъехались. Новый граф — Апраксин стеречь парадиз, а Пётр через Дорогобуж, Смоленск, Поречье и Витебск — на Полоцк.

Невесело встретил царя польский король Август II Саксонский.

   — Вот и конец, брат мой и государь всей России. Я уже почти не король.

   — Как так?

   — Победил Станислав, ваше величество. Речь Посполитая готова избрать его королём, а меня хочет выгнать из Польши.

Пётр сделал вид, что весть эта поразила его. Но ничего нового в словах короля для него не было. Государю отлично было известно, что Карл XII давно уже добивается польской короны для своего ставленника Станислава Лещинского.