Кубок орла

Все они явились к Петру, чтобы поздравить его с успешным окончанием работ по устройству канала Тверда — Цна и преподнести по этому случаю поминки. Государь тепло принял гостей, обещал помогать им в обзаведении фабриками и заводами. Купчины собрались уже откланяться, когда Пётр вспомнил о крестьянине Иване Посошкове, скромненько и незаметно сидевшем за широкой спиною Демидова.

   — Ивашка словно бы хотел говорить?

   — Так, государь, — поспешно встал Посошков.

Демидов в свою очередь поднялся:

   — Дозволь, ваше царское величество, я первый начну.

   — Говори.

   — Суть вся в народишке, — начал заводчик. — Ежели промышленному человеку отдать в крепость крестьян, такое дело завернём — иноземцы диву дадутся. Ты, ваше царское величество, прикинь: какой нам споручник вольный работник? Ни к чему он нам. Хочет — у меня сидит нынче, не хочет — как хочет.

Царь крепко задумался. Ему уже не раз доказывали ближние, что без прикрепления крестьян заводчики не могут по-настоящему развернуться. Недостаток рабочих, малая выучка их сказывались на каждом шагу. Но сотворить по челобитной Пётр ещё не решался. К купчинам он относился сердечно и во многом их поощрял, однако боялся слишком далеко заходить в своих милостях к ним. «Купчина — купчиной, — соображал государь. — Ему и честь и дорога широкая. Только первым хозяином русской земли во все времена оставаться должен не купчина, а знатный человек, коим держится трон наш».

   — Что же касаемо фабрик, — продолжал Демидов, — я так понимаю. Возьми хоть Москву, либо Тулу, не то хоть Урал. Или Шую, к прикладу. В ней одной, по бурмистровой описи, шестнадцать кожевенных заводов, одиннадцать мыловаренных, четырнадцать сыромятных да четыре медных, котельного дела и разной медной посуды. А толк какой? Одни свары промеж володельцами! А по-нашенски, гораздей из шестнадцати один завод учинить тебе на потребу и нам на добро здоровье.

Демидова сменил Посошков.

   — А по-нашенски не так. По-нашенски вот как. В сём месте, к прикладу, бедные людишки кожу выделывают, и то добро. Повели всем кожевникам в кумпанство взойти, чтобы вопче фабрику содержать. В ином месте крестьянишки из остатних сил тянутся, ткачествуют, алибо рогожи плетут, алибо канаты вьют. И то добро: и они пускай в кумпанство взойдут.

Купчины воззрились на Посошкова, как на помешанного.

   — Или не так говорит? — спросил Пётр.

Ответил Шафиров:

   — Ежели бы сие в Европе, доподлинно великое вышло бы дело. А у нас народ тёмный. Вам ли, ваше царское величество, неведомо, каково русские тёмные люди противу всякой новизны восстают? Сотвори им добро, подай им машину европейскую и немца для обучения — они такой вой поднимут, святых выноси. Именитые ж люди только и чают, как бы скорей по вашему царскому отеческому совету обладить заводы и фабрики по европейскому чину.

К словам Петра Павловича нечего было прибавить. Он сказал всё. Посошков ушёл посрамлённый. Пётр указал немедленно приступить к переписи всех мелких российских промыслов.

Мечта торговых гостей задавить ремесленную и промысловую бедноту, вечно сбивавшую цены на рынке и славившуюся выпуском товаров, часто во много раз лучших по качеству, чем фабричные, претворялась в жизнь.

Отпустив именитых людей, царь, не передохнув, отправился с Шафировым на сидение к Брюсу. Там его уже давно поджидали Стрешнев, Апраксин, Гагарин, Корсаков и прибыльщик Курбатов.

Едва войдя, Пётр кивнул Апраксину:

   — Начинай.

Пётр Матвеевич повёл издалека и раньше всего напомнил о том, «сколь важны России море, торг с иноземцами, а также заводы и фабрики, кои потребны для скорейшего одоления Карла и для усиления крепости царства».

   — Так, так, — кивнул царь. — Только про сие нам всем давно ведомо. Ты сразу про губернации.

Похвалив в меру торговых гостей и высказав убеждение, что «и впредь их вместно жаловать всякими милостями», Апраксин с грустью прибавил:

   — Одначе, ежели купчин через меру милостями жаловать, как бы от сего дворянство ниже их не стало бы, государь.

   — Вижу, — привстал Пётр, — что время приспело. Никуда не денешься. Хоть и надо бы ещё вам поучиться государственности у Европы, да время не ждёт. Пора во всяком месте моему глазу быть. Быть губернациям.

Сидение длилось недолго. Через полчаса Шафиров прочитал набросок будущего указа:

   — «...в своём великороссийском государстве для всенародной пользы учинить повелел его царское величество... восемь губерний: Ингерманландскую, Архангелогородскую, Смоленскую, Московскую, Казанскую, Киевскую, Азовскую и Сибирскую. Власть над губернией нераздельна за губернатором, под коим ходят четыре персоны, именуемые: обер-провиант, обер-комендант, ландрихтер[25] и обер-комиссар»[26].

На другой день все бывшие на сидении вельможи уехали из Санкт-Питербурха, облечённые губернаторским званием. Самые лакомые куски, Сибирь и Казань, были отданы (за немалую мзду Петру Павловичу) князю Гагарину и Петру Матвеевичу Апраксину. Ингерманландия и Украина остались за прежними управителями — Меншиковым и Голицыным.