Кубок орла

   — Если человек глуп, так это надолго, говорят у нас во Франции, — поёжился рисовальщик. — Ну, ради Бога... ну почему этот Памфильев торопится? Разве ему плохо в Персии, вдали от хозяйских глаз?

Красным дням иноземцев приходил конец. Что останется делать де Бурновилю, когда фабрика развернёт работу и кумпанейщики заставят не только подтянуть французских мастеров, но и обучать русских фабричному делу? Правда, рисовальщику незачем было очень беспокоиться. Ну, выгонят, отправят на родину... не посмеют же в самом деле эти московитские дикари вздёрнуть на дыбу французов! И всё-таки де Бурновиль почувствовал неловкость: французы, и вдруг окажутся какими-то проходимцами. Тут будет задета честь Франции.

Рисовальщик был патриотом. Честь Франции он ставил превыше всего.

«Да, да, — вздыхал он. — И надо же было ехать в эту дикую страну как раз в то время, когда царь московитов заключил дружеский союз с нашим обожаемым королём... Эх, король, король! Знаете ли вы, ваше королевское величество, в какое положение ставит вас ваш верный сын де Бурновиль?»

Впрочем, вспомнив о короле, рисовальщик тут же рассеялся.

   — Сан дут! Садитесь, месье Лефорт. Это замечательно. Это, наконец, остроумно... Ради Бога! — вскочил он, заметив, что агент косится на бутылку. — Боже мой! Мадлен!

Девушка отодвинула ширму, помахала в воздухе маленькими голыми ножками и, как была в одной сорочке, прыгнула прямо с кровати на колени своего беззаботного друга.

   — Да, — зажмурился мастер. — Так о чём я? Очень, очень остроумно... Мне только вчера рассказывали. Вы знаете, мои друзья, что царь московитов недавно был с визитом в Тюильрийском дворце? Но, Боже мой, как всё это прелестно!.. Так что я хотел сказать? Ах, ты всегда сбиваешь меня с гениальных мыслей, моя Мадлен! Наш король с министрами и маршалами встретил гостя на нижнем крыльце. Нет, я не могу! Мадлен, один поцелуй... Что? Два франка? Но ты стала невозможна, святое дитя моё!

Лефорт торопливо достал из кисета три рубля:

   — Я даю!

   — Боже мой, какие же могут быть разговоры между друзьями! Пожалуйста, — расплылся рисовальщик в широчайшей улыбке.

Девушка мелькнула в воздухе розовым облачком и тотчас же очутилась на коленях агента.

   — Браво, браво! — захлопал в ладоши де Бурновиль. — Вот что значит получить законченное воспитание на трапеции в лучшем бродячем цирке Франции!.. Так что я сказал? Да, наш король Людовик Пятнадцатый на нижнем крыльце... И вдруг царь Пётр берёт нашего бесценного Людовика на руки, несёт по лестнице и при этом восклицает: «Ура! Я несу на себе всю Францию!» Боже мой, я, кажется, плачу от полноты чувств. Так и сказал: «Несу на себе всю Францию!» Это же... это же... Но, Мадден, довольно. Ты, кажется, перестаралась.

Мадлен точно не слышала. Новость, принесённая Лефортом, ни на минуту не выходила из её головки. Мысль всё время сосредоточенно работала.

   — Господа! — воскликнула она, продолжая обнимать Лефорта. — Как вы находите! Нужны на фабрике ремензы и ниченки[41]?

   — Конечно, нужны! Без них нельзя делать парчу.

   — Ну, тогда всё благополучно!

   — Боже мой, я, кажется, начинаю кое-что понимать! — в восторге завопил Бурновиль. — Ты поистине честно зарабатываешь свой хлеб, моя крошка!

Поутру Бурновиль явился к Толстому.

   — Месье, ваши русские ученики, простите меня, настоящие свиньи! Враги отечества! Боже мой... Враги отечества и ни на йоту меньше!

С каждым словом всё больше негодуя, дезигнатор сообщил о краже ниченок и ременз и об аресте двух воров.

Пётр Андреевич немедленно отправился на фабрику чинить допрос.

   — Сейчас же верните уворованное, разбойники! — ворвался он в подвал, где лежали задержанные работные.

Чуть шевеля скрученными за спину руками, ни в чём не повинные люди ответили в один голос:

   — Как перед истинным... Хушь перед крестом и Евангелием — не ведаем, не знаем...

   — Нешто наклепать на себя? — заколебался после трёхдневных пыток один из узников. — Пускай уж какой ни на есть конец, Егор.

Другой отвернулся и не ответил. Звякнули кандалы. Шарившая у черепка крыса ощерилась.

   — Егор... а Егор!

   — Ну, чего?

   — Пошто они нам третьего дни солёную рыбу давали, а водицы не поднесли? Неужто позабыли?

   — Дурак ты, Митрий, как я погляжу. То у них новая пытка такая... От немцев наука сия.

Митрий снова тяжело заворочался.

   — Егор... а Егор!

   — Был Егор, да весь вышел. Одни чепи остались.

   — А что ежели на Бурвильку показать? Ведь видели мы, как он струмент умыкал.

   — То-то и горе наше, что видели. Ежели б не видели, сидели бы мы дома да щи хлебали, мил человечек... Соскучился по крюку — вали, обскажи всё, как было. Чай, помнишь, как мы в Суздале челом били на Памфильева Василь Фомича?.. Нет уж, лучше их, чертей, не займать.

Заглохшая было на миг жажда вновь начала томить Егора. Он разинул рот и, не в силах больше терпеть, лизнул цвёлую стенку. Слюна словно желчью обожгла глотку. Но и тут у Егора достало сил пошутить:

   — Ай да винцо! Слаще ведьминой ласки...