Куча

Над праздником, над пёстрой мишурой,
в кровавом нимбе образ Саваофа;
о Куча, ты, как новая Голгофа,
облезлой подымаешься горой…

За много вёрст со всех сторон видна,
в местечке, где убито всё живое,
где только тощий пёс остался, воя,
среди майдана ты пригвождена.

Подсвечников и кубков серебром
торгуют монастырские святые,
и побрякушки копят золотые,
и, как старьёвщики, всю рухлядь тащат в дом.

Бурдюк дырявый, грязный тюк белья,
подброшен ты к порогу богомольни!
За кровь твою уже вбиваю я
свой гвоздь железный в крышу колокольни!

Раскроет небо опалённый рот,
и Магдалина будет бледной тенью
над трупами молиться на восход,
и каяться, взывая к Искупленью!..

* * *

Нет! Не касайся, туча, их бород!
Не слизывай с их губ смердящий чёрный дёготь!
А… Тесто хочешь ты кровавое потрогать?!
Блевотину?! Не тронь! Земля её возьмёт!

Прочь! Пахнет от меня! Откуда этот смрад?
Отцы и братья здесь, и дочери, и внуки —
весь городок! Царапают их руки,
шевелятся… Скорее прочь! Назад!

Вся Куча доверху — мешок с гнилым тряпьём!
Хватило места всем, все уместились в нём,
все, чей оборван вопль на полуслове!..

А монастырь сидит, как хорь, напившись крови,
и свод небесный млеет, сыт и тёмен…
Омен!

1920

Ханох Дашевский Не из того ряда Послесловие переводчика

Резня в местечке Городище произошла в 1919 году накануне Судного дня, и убитые евреи остались непогребёнными. Несколько сот трупов свезли на площадь и свалили в большую груду напротив монастыря.

Вскоре молодой, но уже известный еврейский поэт Перец Маркиш начал писать поэму «Ди Купэ» («Куча»).

В этом произведении, написанном в экспрессионистской манере, он обнажает городищенскую трагедию, лишив её ореола святости. Рваные шкуры, мешки с тряпьём, заскорузлые ноги — поэт с потрясающей силой изображает натуралистические подробности погрома. В поэме Маркиш утверждает, что обитатели местечка умерли, как и жили: безо всякого смысла. Зарезали их, как режут скот; они не сопротивлялись.

Такой взгляд на судьбу соплеменников проявился уже у Бялика, в его «Сказании о погроме», написанном в 1904 году — за шестнадцать лет до поэмы Переца Маркиша: Зачем, во имя чьё вы пали — смерть без смысла, как жизнь, как ваша жизнь без смысла прожита[4]. Так же смотрели на кровавую бойню, происходившую в годы Гражданской войны молодые евреи самых разных политических взглядов и пристрастий.

Сюжет поэмы Маркиша не из того ряда, когда за кровавой вакханалией грядёт Искупление и новый рассвет. «Куча» — о резне, в которой жертва не в состоянии сопротивляться. И в этом заключена ужасающая банальность погромов — и в Средневековье, и в хмельнитчину, и в Гражданскую войну, и в нацистских лагерях смерти. Нескончаемый плач, боль и тоска.

Сумрачный плач самого Маркиша.

Верните заповеди Богу на Синай… Что принесли еврейскому народу преданность традиции и вера, если посреди майдана возвышается новый храм — Куча? Массовое жертвоприношение. Заклание, подобное языческим оргиям. И огороженный забором шатёр под чёрным флагом; так огораживают зачумленное жилище.

Уже Хаим Нахман Бялик в своем «Сказании о погроме» бичевал еврейское малодушие, но Перец Маркиш, предельно заостряя тему пассивности жертв, в отличие от своего предшественника, зовет к мести. И если Бялик писал: Мести нет — слишком страшны страданья, то Маркиш видел это иначе: За кровь твою уже вбиваю я/ свой гвоздь железный в крышу колокольни.

Поэта обвиняли в кощунстве: он вставлял в свои строфы цитаты из молитв, подчёркивая несоответствие религиозных постулатов кровавой действительности. Но молодое литературное поколение, поэтический авангард, настроенный так же, как и Маркиш, бунтарскую поэму приняло с восторгом: пришло время открывать новые пути и в поэзии, и в жизни.