Куда идём?

"Здесь был Вася" — нередко красуется надпись на стенах здания, памятника или в вагонах поезда, и сразу видно, кто здесь был. Надпись стараются стереть или закрасить. На всей послевоенной Германии стояла надпись: "Здесь был фашизм". Но вместо того, чтобы стереть эту надпись, старались стереть все, на чем, чем и кем она была или могла вообще быть написана, даже в будущем. Но фашизм использовал и возвеличил до мании все самое ценное, что есть у народа, что составляет его суть; он объединил под собой все: "Один народ — одно государство — один фюрер!"; он привил народу не только чувство национального превосходства, но и чувство национального эгоизма, чувство национальной безответственности и безнаказанности: блиц-победы способствовали этому как нельзя лучше. В общем, все немецкое — лучше всего, превыше всего, сильнее всего.

Покончить с фашизмом сейчас и навсегда означало при такой установке покончить практически со всем национальным, т. е. немецким, унизив его до степени вины. Потому что как в России после войны все немецкое означало фашистское и враждебное, так и в Германии для оккупационных властей национальное практически означало нацистское

И если учесть, что при всякой новой власти, тем более оккупационной, в нее выдвигаются не выразители интересов народа, а как правило те, кто готов сотрудничать с кем угодно и когда угодно, те, у кого атрофировано вообще чувство национального и кто готов это национальное всячески дискредитировать, подавлять и уничтожать и может это делать с особым умением, т. к. знает, о чем идет речь, — то представить себе тогдашний процесс "денацификации" нетрудно. Фактически он стал процессом "денациолизации" — и в смысле разрушения нации, и в смысле разрушения всего национального, в смысле дискредитации всего немецкого. То, что даже сегодня немцы Германии стараются называть себя не немцами, а "европейцами" — следствие, по которому ясно предстают и причины, и процессы. Мало кто осмелится сегодня сказать в Германии: "Я горжусь тем, что я немец!" — это воспринимается как вопиющая недоработка того процесса "денацификации".

Сегодняшняя Германия иногда напоминает безалкогольное пиво: и название, и цвет, и вкус, и температура те же, только национальная душа отсутствует.

Немецкого народа в обычном понимании этого слова фактически больше не видно. Есть население страны, еще говорящее по-немецки и все больше убежденное в том, что язык — это главный и достаточный признак национальности. (Отсюда отношение к российским немцам: не знают сегодняшний язык сегодняшнего немецкого населения Германии — значит не немцы). Есть даже новые разновидности немцев: немцы турецкого происхождения, немцы албанского, еврейского, вьетнамского происхождения. (Нет только немцев немецкого происхождения из России — они прочно "русские"). Не граждане Германии турецкой, албанской, еврейской и т. д. национальности, а немцы такого-то происхождения. Интересно, встречались ли такие этнические разновидности "наоборот" — турки немецкого происхождения, евреи или албанцы немецкого происхождения?..

Демонстративно скептическое, даже высокомерно-негативное отношение ко всему своему национальному, немецкому считается, видимо, признаком преодоленности связей с нацистским прошлым страны. Цитированное выше высказывание лидера социал-демократов Оскара Лафонтена о том, что ему милее один эфиоп, чем два российских немца — из того же ряда.

Национальный вопрос для немцев Германии практически не существует, как для граждан любой мононациональной страны. Тем более им непонятен чужой национальный вопрос. Они признают еще проблему гастарбайтеров, но это для них не столько национальная проблема, сколько проблема терпимости к прислуге. Хотя для стареющей Германии она — предвестник проблемы нации, проблемы будущего государства: если хозяин не в состоянии сам содержать в порядке свой дом, то владеть им в конце концов будут слуги.

Германию отучили говорить о том, что свое, национальное, немецкое лучше; хотя более высокие цены на товары германского производства еще напоминают о наличии внутреннего самоуважения, все больше ее граждан предпочитают ненемецкие рестораны, супругов, имена.

Германию отучили от уверенности в праве действовать, исходя из своих национальных интересов; ее приучили к обязательности того, что ей "порекомендуют" — даже если это будет участие в коллективной бомбардировке беззащитного суверенного государства или прием беженцев к лучшей жизни со всех концов света.

Германию отучили обвинять других, ее приучили безропотно выносить обвинения во всех грехах прошлого и настоящего — ото всех, кому это заблагорассудится. И ее приучили платить — за все, в чем ее адвокаты оказались менее изощренными, чем чужие.

Германию отучили от ощущения единства народа, нации; она теперь уже и многопартийна, и многонациональна, в ней есть западные немцы и восточные, в ней есть немцы и "поздние переселенцы", в ней есть беженцы и иностранцы, и все это делится вдобавок по параграфам, социальным пособиям и правам.