Читаем Куда пропали снегири? полностью

-   Я опять пришла к батюшке за утешением. А он своё, утешать не буду, а вот настроить душу на про­щение помогу. А я опять ему: «Не прощу, не смогу простить». А он своё: «Трудись - и сможешь, а без труда разве можно добиться в жизни чего-нибудь путного?» Как на работу ходила в храм. Сын завол­новался: «Мать, как бы тебе не перемолиться». А по­том вдруг говорит: «Смотрю на тебя и не узнаю, ты или не ты. Какая-то светлая, ты, мать, стала». А я са­ма чувствую, внутри посветлело. Икона есть - «Уто­ли моя печали». Я перед ней встану, молиться не умею, так стою. А оно - отпускает... А ещё «Умягче­ние злых сердец» купила, небольшую, на картонке, какая разница. Прошу умягчить моё сердце, уж очень ожесточилось оно после той истории. А потом как завеса открылась: столько увидела в своей душе, Олегу со мной не сахар жилось, не от хорошей жиз­ни на молодую засмотрелся. Я решила, будь что бу­дет. Позвонила. Таня взяла трубку. Я говорю, это Ирина, ты меня прости за всё. И Олегу передай, что прошу у него прощения. Так легко стало! Какое это удивительное чувство - чистая совесть. Нам бы эти праздники каждый день праздновать, а мы из них со­бытие делаем. Вроде как подвиг — человека простить. А это наша обязанность перед Богом.

Я много думала об этой чужой мне семье. Говорят, от добра добра не ищут. Только, случается, опроверга­ет жизнь народную мудрость. Бывает, как раз от доб­ра-то и уходят. К недобру. К неустроенности. К чему-то новенькому, от привычного и надоевшего. Только и новенькое приедается быстро и тоже становится при­вычным. И тогда уже, случается часто, опять возвра­щаются к добру. Побитые, устыжённые, вкусившие радостей сладкого чужого пирога, который всегда поперву слаще, чем собственный. Как оно повернётся у Ирины и Олега? Не сбросить со счетов прожитых вместе лет, может, одумается, может быть, закрыв от стыда лицо, придёт к ней однажды и скажет: «Прос­ти». А может, именно судьбу свою нашёл на старости лет, и такое бывает, и такое случается. Очень хотелось хеппи-энда и очень хотелось утешения для Ирины, награды за её желание простить, за её усилия пересту­пить через собственную гордыню. А она недавно взяла и пришла. С букетиком ландышей:

-   Это не от старушки у метро, а с дачи. Ландышей этим летом... Сын закончил институт и подумывает жениться. Девочка хорошая, скромная, чего ещё ему искать.

В отпуск она хочет съездить на Валаам, там, гово­рят, очень благодатно.

Об Олеге ни слова. Пришлось спросить.

-   И не знаю, что сказать. Вот уже второй месяц жи­вёт у нас на даче. Картошку посадил, клумбу сделал. Видимо, не сложилось у него с Татьяной, а может, поссорились, отсиживается. Я приезжаю, он в лес уходит или в комнате закрывается. Неловко ему со мной встречаться. Захочет поговорить, я с радостью, а сама неволить не буду.


МАРИН ПО ИМЕНИ МАРИЯ

Сейчас, пожалуй самый примерный отличник за­думается - Вифиния, Вифиния, знакомое что-то, а вот где это, где? Не припомнить отличнику. По­тому что раскрашенные его уверенной рукой контур­ные карты «не заострили должного внимания» на не­большом кусочке земного шара. И учебник географии, читаный-перечитанный и назубок отличником усвоен­ный, тоже как-то о Вифинии умолчал. Там не было всемирных катаклизмов, не было событий, потрясших историю и запёчатлённых на её скрижалях. Но там жили люди. Во все века от сотворения мира. И судьбы тех людей были порой удивительны...

Теперь это Турция. Турки завоевали Вифинию в четырнадцатом веке, а тогда, в четвёртом, когда происходили события, о которых я хочу рассказать, Вифиния была провинцией на северо-западе Малой Азии. Простые, с сердцами благочестивыми и от­крытыми, люди трудились на виноградниках, выра­щивали хлеб, молились и детей своих воспитывали такими же - любящими труд и почитающими молит­ву. Вот и человек по имени Евгений. Хотя и богатым был, владел имением и землёй, а дочь Марию воспи­тал в кротости. Одного жаждал несказанно: подрас­тёт дочь, станет хозяйкой имения, отец передаст ей всё нажитое, а сам уйдёт спасать душу в ближайший монастырь. Но человек предполагает, а Бог распола­гает. Выросла Мария и очень внимательно вслуша­лась в слова отца:

-   Ты уже взрослая. Если с умом поведёшь хозяй­ство, в бедности не пребудешь. Как жить, знаешь - честно, с милосердием к бедным, в труде, не в празд­ности. А свои года хотел бы я закончить в образе иноческом. Знаешь, дочка, давно я этого хотел.

Мария, опустив голову, стояла перед отцом. Она изо всех сил прятала слёзы, а они текли и текли по её щекам. Ей было страшно жить одной в большом доме. Но как ослушаться отца? В те далёкие времена строгие правила не оставляли детям такой возможности. Всю ночь проплакала Мария. Да и отец на другой полови­не дома не загасил до утра огня. А утром он услышал слова, повергшие его душу в смятение и восторг од­новременно:

-   Я пойду с тобой в монастырь, отец. Да, знаю, мо­настырь мужской. Да, знаю, девице нельзя пересту­пать его порога. Но ведь если остричь волосы и надеть мужское платье...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза / Детективы