Куда ведут дороги (сборник)

Тем временем у моей красавицы кончился обязательный трехгодичный срок отработки на периферии, и она засобиралась к себе в Москву. Как я понял, она меня всерьез не принимала и отбыла в столицу одна. Я приглашение не получил, и мы расстались с ней мирно и дружелюбно. Между прочим, я особенно и не переживал нашу разлуку, вероятно, это была всего лишь случайная связь. Но вот в это время со мной стало происходить что-то необычайное и довольно неприятное. Как-то исподволь, понемногу мною стала овладевать необъяснимая печаль, переходящая в тоску. Я не мог дать себе отчет, что со мной происходит. То ли это национальное свойство русской души от воздействия холодного сырого климата и унылой однообразной лесистой и болотистой природы, то ли это наследственное, хотя в роду у нас психов, пьяниц и самоубийц не было. Наш кочегар техникума, дядя Вася, даже рассмеялся, когда я ему пожаловался, и посоветовал принимать по два граненых стакана водки, но я его совета не принял, потому что ясно себе представлял, чем может кончиться такое лечение. Я нашел другой путь спасения от этого наваждения, купив себе ружье, лыжи, и стал ходить на охоту. Движение, поиск дичи, азарт и, наконец, утомление притупляли чувство тоски, а иногда она на короткий период даже оставляла меня. И все же надо сознаться, что в этом соревновании, в этой конкурентной борьбе тоска стала брать верх. Постепенно мир утратил свои живые краски и стал для меня серой фотографией, мысль перестала проникать в сущность жизни и скользила по ее поверхности, перекрываемая неистребимым чувством тоски. Когда мне стало уже совсем невмочь, я купил в магазине бутылку водки и выпил ее в одиночестве за один вечер. Бурное веселье охватило меня. Мне представилось, что я попал на кавказский курорт и даже пытался лихо сплясать лезгинку. Потом я ослаб и, рухнув на кровать, заснул тяжелым сном. Утром, проснувшись, я испытал такое гадкое, поганое состояние, что даже не мог сразу встать. Произошел какой-то провал, отделивший меня от привычной жизни. Кое-как собравшись, я поплелся на работу. Завуч техникума, увидев меня, щелкнул языком и сказал:

– Да ты, брат, сегодня никуда не годишься. Иди-ка домой и проспись.

Еще в студенчестве в стройотряде я приобрел плотницкие навыки, и у меня в этом деле оказался талант. Никто лучше меня не мог сделать сруб, поставить баньку, плотно настелить полы. Инструменты у меня хранились в специальном плотницком ящике и стояли под кроватью. Я ими дорожил и сберег до сего времени.

А я продолжал пьянствовать, вечером запирался в своей квартире и нарезывался в одиночестве, как англичанин. Через месяц раздраженное начальство уволило меня с работы. Все чаще и чаще я стал поглядывать на висевшее на стене ружье, чтобы свести счеты с жизнью и освободиться от тоски. Наконец я встал перед выбором: или покинуть этот мир навсегда, или уйти из города и стать странником бесконечных русских дорог. Ездил я и в областной центр к психиатру, который определил у меня глубокую депрессию и предложил лечь на лечение в клинику. Когда я приехал домой, чтобы не было мне искушения, вышел во двор, схватил ружье за ствол и разнес его о камни. Я понял, что пришло время уходить странником, чтобы рассеять на дорогах эту лютую русскую тоску. Я взял с собой круглый солдатский котелок, кружку и ящик с плотницкими инструментами. Плотники нужны везде, но на юг я не пошел – там дома лепят из самана, глины, как ласточки гнезда – а направился я на северо-восток, где еще стоит Русь деревянная, избяная, и плотники ходят в большой цене. Была ранняя весна, дороги еще не просохли, но на мне были крепкие солдатские сапоги, ватник и брезентовый плащ. Когда я шел по деревенской улице, таща свой плотницкий ящик, или по окраинам небольшого городка, где все было сработано из дерева, то кричал во всю глотку: «Кому избу поправить, кому баньку, сарай поставить?!» На мой крик выходили хозяева, и мы рядились с ними о цене и кормежке. Если работа была большая, то я задерживался на месте долго, если пустяковая – два-три дня и опять в дорогу. Хозяева плотника ублажали, готовили все посытнее, пожирнее, выставляли и водочку, но я от нее отмахивался обеими руками, чем приводил хозяев в большое удивление, и они спрашивали:

– Ты что, парень, не нашей веры или зарок дал?

– Зарок дал, – говорил я.

– Ну за твое здоровье! – говорил хозяин, опрокидывая стакан.

Работой я был обеспечен всегда – и летом, и зимой. Находясь постоянно в движении, в делах и заботах, я и спать стал крепко, и тоска не так одолевала, но совсем не проходила, а была такой тихой, ноющей, как осенний моросящий дождь.