Куда ведут дороги (сборник)

«Час от часу не легче, – подумал я, – придется помочь старому хрычу». Старик прикатил из сарая ручную тележку, в которую мы погрузили мертвеца, прикрыв его мешками, повезли в поле. Там опустили тело в придорожную канаву и кинули сверху мешок. Старик снял шапку, перекрестился и сказал:

– Прости, брат, да будет земля тебе пухом.

Когда мы приехали с тарахтящей тележкой во двор, то там нас уже ждала милиция. Меня посчитали причастным к этому делу и защелкнули наручники на запястьях. «Вот оно – искушение, о котором говорил Матвей Иванович», – подумал я. После допроса и составления протокола меня отвезли в местную тюрьму. Я был спокоен, зная, что Бог меня не оставит, да ведь я ни сном ни духом не был виновен в этом убийстве. Компания в камере подобралась самая что ни на есть уголовная. Воры и мошенники здесь сидели самые отборные. Вначале они хотели запихать меня под нары или посадить около «параши», но, узнав, что я сел по «мокрому» делу, дали мне место на нарах, сбросив оттуда мелкого жулика. Целый день в камере шла несусветная кутерьма. Из-за жуткой тесноты и духоты перебранки и драки вспыхивали постоянно. То здесь бурно делили передачу с воли, то пили тайно доставленную водку, то играли в карты и при этом всегда били кого-то. Пахан камеры – старый вор со звездочками на плечах, сидел на самом лучшем месте у окна и дирижировал всей жизнью в камере. Кроме того, они все постоянно курили, жрали чеснок и громко портили воздух. Многие из них от дурной пищи страдали животами и тут же справляли большую нужду. Я думаю, что в самом поганом зверинце зверей содержат лучше, чем здесь содержали нас.

Среди обитателей камеры оказался искусный татуировщик, который разукрашивал всех желающих чертями, драконами, голыми коренастыми красавицами и надписями вроде: «Не забуду мать родную». Орудовал он связанными в пучок иглами и краской, которую добывал из собственной резиновой подошвы. Наконец очередь дошла и до меня. Я, конечно, отказался, что стало сразу известно свирепому пахану. Он пошевелил бровями и велел татуировщику для начала изобразить у меня на груди сисястую русалку. Меня схватили, повалили на пол, и татуировщик уже готовился приступить к делу, чтобы изобразить морскую красотку с рыбьим хвостом. Я взмолился к пахану, и он разрешил выколоть то, что я пожелаю. И я пожелал, чтобы около сердца изобразили Ангела с крестом. Пахан одобрительно кивнул головой.

Видно, Господь вспомнил обо мне, и я недолго просидел в тюрьме, потому что к тому времени нашли убийцу, но на мне еще висела статья «за сокрытие преступления». Но промыслительно случился какой-то государственный юбилей, посему объявили амнистию и меня выпустили на волю.

Я сходил к хозяину того злачного дома, который отвертелся от тюрьмы, свалив все на меня, и взял у него свой ящик с плотницкими инструментами. Новый Завет тоже сохранился. Я взял его в руки и с чувством радости поцеловал. Опять я пошел по русским дорогам, но теперь уже искал работу в церковных приходах, а иногда в монастырях, которые стали вновь открываться с тех пор, как свалились коммунисты. В Успенском монастыре отец благочинный Тихон после исповеди сказал мне, что человек только тогда успокоится, когда придет к Богу. Это были слова учителя Церкви, блаженного Августина. Это я уже понял на собственном опыте, когда открыл свое сердце Христу. И Он вошел в него, и оттуда вышла тоска, чтобы никогда больше не возвращаться. Как управить, как строить свою жизнь дальше, я пока не решил. Думаю, что Господь укажет мне правильный путь.

Ну, а пока еду в один большой и славный монастырь, который восстанавливают и где нужны большие плотницкие работы.

Мой попутчик Николай умолк. За окном смутно мелькали телеграфные столбы, чернел лес и уже начинался рассвет нового дня. Николай утром вышел на маленькой станции, где за лесом на холме виднелись кресты на золотых куполах большого монастыря.

Из омута

– Папа, спаси, я умираю, – задыхаясь, прошептала молодая девушка и упала на пороге, когда отец открыл дверь. В квартире началась суматоха, залаяла встревоженная собака, из квартиры напротив высунулась лохматая голова любопытной старухи с сигаретой в зубах. Антон Петрович с женой потащили дочку на диван. Скорую помощь не вызывали, потому что хозяин квартиры сам был неплохой врач, и все уже было приготовлено для дезинтоксикации, и болезнь дочери тоже была известна. Дочка была наркоманка и уже года три, как говорят, «сидела на игле». Отец быстро сделал ей инъекции, поддерживающие сердечную деятельность, и наладил спасительную капельницу.

– Боже мой, Боже мой! – плакала мать, хватаясь за голову. – И когда же кончится эта достоевщина?!

– Опять перебрала дозу, – сокрушался отец, нащупывая у дочери нитевидный пульс.

Дочка, бледная, с синюшным лицом, обливаясь холодным липким потом, лежала без сознания, закатив глаза.

Мать, рыдая, продолжала плакать, укоряя дочь, хотя та ничего не слышала.

– Вот, опять прошлялась всю ночь неизвестно с кем и пришла умирать домой. Бессердечная ты, Машка, не жалеешь ни себя, ни мать, ни отца.