Он, круглый сирота, потерявший родителей в блокадном Ленинграде, воспитывался в детском доме. Все дурное всегда обходил стороной и не пристрастился ни к куреву, ни к выпивке. Учась в медицинском институте, очень нуждался и жил в основном на маленькую стипендию, какая в те времена была определена в гуманитарных вузах. Учеба в институте отнимала почти все дневное время. Учился он хорошо и готовился стать настоящим и понимающим врачом. Но когда нужда схватила его за горло, то он пошел работать ночным санитаром на скорую помощь. Взял он десять ночных дежурств в месяц. Дежурства были напряженные. Вызовы шли беспрерывно всю ночь до утра. А утром – тяжелая гудящая голова и легкое невесомое тело. В глазах – калейдоскоп ночных событий: то он извлекает из машины окровавленное бесчувственное тело, то стоит в богатой квартире и с удивлением смотрит на висящего на крюке удавленника, то возится с умирающим наркоманом, то везет в больницу с огнестрельными ранами бандитов после разборки. А утром – в институт, на лекции и практические занятия. И так все шесть лет. Только молодость и крепкое здоровье да, видно, Божие заступничество за сироту помогли окончить ему институт. Получив диплом врача-лечебника, он был направлен в рыбацкий поселок на берегу Онежского озера. Народ тут жил крепкий, обстоятельный, и сплошь старообрядцы Поморского согласия. Со стороны врачебной практики все пошло как по маслу, но народ здесь был такой интересный, такой чистый в своем этническом составе, что в молодом докторе пробудился этнограф-славянофил, и он стал записывать их песни, сказания, пословицы. Ходил с ними на баркасах на рыбный промысел, грелся ночами у костра, ел онежскую уху. Присмотревшись к ним и читая историческую литературу, он понял, что народ этот состоял из потомков древних новгородцев. Они никогда не были рабами, всегда жили вольно, никому не кланялись, исправно платя подати в государеву казну. Светловолосые, с яркими голубыми глазами, статные и крепкие, они являли собой чистый тип великорусского народа. Все они были верующими, и храмы Божии называли «моленные». Антон Петрович стал ходить к ним на богослужения, поражаясь неслыханному ранее древнему знаменному пению. Служба совершалась по дьяконскому чину, без Божественной литургии. Здесь же он присмотрел себе красивую статную девицу с большими голубыми глазами и русой до пояса косой. Родители ее кобенились, не хотели отдавать девку за чужака, да еще некрещеного. Пришлось ему принять крещение в водах Онежского озера. И еще ему помогло, что он был доктор, и доктор хороший, заслуживший доверие и уважение у поморов. По прошествии трех лет он с молодой женой вернулся в свой родной город на Неве. Вначале они снимали комнату, а потом получили и свое жилье, где на радость, а потом, как оказалось, на горе у них родилась Маша.
Когда Антон Петрович воспитывался в детском доме, о Боге там никогда и никто не упоминал, как будто Его вовсе не было. Так и жили в повседневной, мертвящей душу суете. Но когда он работал в Прионежском поселке, где жили сплошь верующие в Бога люди, да еще как крепко верующие, где Православие было не традицией, не обычаем, а настоящим образом жизни, и он плыл в этом потоке жизни целых три года… Конечно, в душу его были брошены семена веры православной, которые вот сейчас, когда в его дом пришла беда, начали давать благие всходы. Антон Петрович стал тайно ходить в церковь на богослужения, носил нательный крест. Крещен он был правильно, старообрядческим наставником в Онеге, в три погружения, но святым миром не помазан. Поэтому он все объяснил настоятелю храма, и был миропомазан и присоединен к Православной Церкви. Подрастающую дочь он не посвящал в основы Православия из-за боязни, что у нее могут быть неприятности в школе, да и его самого затаскают в месткоме и по начальству.
Обдумывая мучительный вопрос: «А за что мне все это?» – он приходил к одному и тому же ответу: «А вот за это самое, за слабодушие и трусость перед Лицом Божиим. Так как Христом сказано:
– Да, я виноват, – каялся он, – в том, что убоялся людей больше, чем Бога. Значит, не было у меня страха Божия, который есть начало премудрости. А без премудрости я оказался на уровне скота бессловесного. Вот и пожинаю теперь эти горькие плоды своей глупости.
Маша не приходила домой уже целых семь дней, и он не знал, где ее искать. Он молился Богу, и был услышан. На десятый день вечером позвонили из психиатрической больницы и сообщили, что Маша находится на принудительном лечении в наркологическом отделении.