Kudos

– Мы с бывшей женой раньше рассказывали сыну истории, – мрачно сказал Луиш, – и, конечно, читали ему перед сном каждую ночь, но это никак не изменило ситуацию. Сам он так и не начал читать. Иногда ему приходится читать что-то по школьной программе, и он делает это так, будто его пытают, хотя я в его возрасте читал всё, что попадалось под руку, включая инструкцию для стиральной машины и мамин журнал светской хроники, потому что в доме не было книг. Но моему сыну чтение настолько противно, что он теряет каждую книгу, которую должен прочесть. Позже я нахожу ее на улице под дождем, или в кармане его пальто, или рядом с ванной, и каждый раз я беру ее, вытираю и кладу туда, где он ее увидит, потому что воспринимаю его отказ читать эти книги как отказ от меня и моего отцовского авторитета. Мой сын любит меня, – сказал он, – и он не то чтобы сознательно винит меня за то, что с ним случилось, но, подозреваю, он чувствует, что если погрузится в книгу и потеряется в ней, то уже никогда не сможет себя найти, и мир, за который он пытается держаться, может выскользнуть из-под его контроля. Мы с бывшей женой ведем себя с ним предельно ласково, – сказал он, – и сделали всё, что в наших силах, чтобы ладить друг с другом после развода и убедить его в том, что он не был его причиной, но в ответ на это он совсем перестал проявлять интерес к жизни и уцепился за собственные надежные удобства и удовольствия. Изо дня в день он сидит в комнате и ни к чему не стремится, кроме как смотреть телевизор и есть булки или другие сладости, и невозможно не чувствовать, – сказал он, – что мы сломали его, не из злого умысла, но из-за своей невнимательности и эгоизма.

София, которая волновалась всё больше, пока Луиш говорил, теперь перебила его.

– Но вы ему не помогаете, – сказала она, – относясь к нему как к хрупкой вещи, защищая его и скрывая ваш конфликт, когда он видит последствия этого конфликта каждый день. Я не могла защитить своего сына, – сказала она, – поэтому ему пришлось самому всё обдумать и понять, что его судьба в его собственных руках. Когда он не хочет читать книгу, я говорю ему: хорошо, если твой выбор – работать на заправке где-то на шоссе, когда вырастешь, то можешь не читать. Детям нужно преодолевать трудности, – сказала она, и Луиш мрачно покачал головой, – и вам нужно им это позволить, потому что иначе они никогда не станут сильными.

К этому времени официанты вынесли последнее блюдо, масляное рыбное рагу, которое никто, кроме уэльского писателя, особенно не ел. Луиш посмотрел на Софию с измученным видом и грустно отставил тарелку, будто это было предложение оптимизма и решительности от Софии.

– Они ранены, – сказал он медленно, – и я не знаю, почему именно эта рана смертельна для моего сына, но раз уж я ему ее нанес, моя задача – позаботиться о нем. Я знаю только, – сказал он, – что больше не буду рассказывать эту историю ни ему, ни себе.

Пока официанты убирали со стола посуду, все молчали, и даже мужчины напротив, которые всё это время обсуждали лидерские качества Жозе Моуринью, перестали говорить и пристально смотрели перед собой пустым, сытым взглядом.

– Я знала много мужчин, – сказала София, положив тонкие руки на белую скатерть, всю в смятых салфетках, винных пятнах и надкусанных кусочках хлеба, – с разных частей света, и здешние мужчины, – сказала она, моргая накрашенными глазами и улыбаясь, – самые милые, но и больше всех похожи на детей. За каждым мужчиной стоит его мать, – сказала она, – которая так много суетилась вокруг него, что он никогда от этого не оправится и никогда не поймет, почему вокруг него не суетится весь остальной мир, и в особенности та женщина, которая заняла место его матери, но которой он не может доверять и которую не может простить за то, что она заступила на ее место. Для таких мужчин нет ничего лучше, чем завести ребенка, – сказала она, – потому что тогда история повторяется и они чувствуют себя комфортно. Мужчины из других стран отличаются от них, – сказала она, – но по большому счету они не лучше и не хуже: они лучшие любовники, но менее обходительные, или более уверенные, но менее внимательные. Хуже всех, – сказала она, посмотрев на меня, – по моему опыту, англичанин, потому что он и не умелый любовник, и не милый ребенок и потому что женщина в его представлении – это что-то сделанное из пластика, а не из плоти. Англичанина прогоняют от матери, и поэтому он хочет жениться на ней и, возможно, даже стать собственной матерью, и, хотя он обычно вежлив и разумен с женщинами, как вел бы себя незнакомец, он совсем не понимает, что они из себя представляют.