Кукарека Иванович

— Всё ещё не наполнил бочку? По звону она пустая!.. — И снова «ух и бух!», «ух и бух!»

Когда вернулась мать, бочка была полная до краёв, но про сон Груя рассказал только отцу; даже с Титирикэ этим сном не поделился. Засмеёт ещё…

Груя думал, что отец тоже посмеётся над его рассказом про сон, но отец вместо этого стал ещё серьёзней, подумал, подумал, дым от папиросы выдохнул и сказал:

— Хороший сон! Правильный! А теперь давай маме поможем, только не как во сне, а по-настоящему!.. А ну, кто быстрее рукава засучит?!

Запасной карман Титирикэ, который почему-то оказался в чужих брюках

Звали его вообще-то Никэ, но мать почему-то называла его Нани, что в переводе с молдавского означает «Баю-бай», как припев к колыбельной песенке: «Баю-баюшки-баю, колотушек надаю…» Может быть, поэтому Нани рос очень уж медленно, то есть почти что совсем не рос. А чтобы казаться мужчиной, Нани напяливал на себя всё, что было под рукой.

Прошлой зимой он ходил круглый, словно качан капустный. Летом, когда все люди попрятали шапки-ушанки и пальто в чемоданы, и Нани пришлось вылезать из своих бесчисленных одёжек. Вот тогда-то он и оказался таким худеньким, словно подсолнух на огороде. Известно ведь: у подсолнуха голова большая, а тельце длинное, узкое. Когда люди смотрели на Нани издалека, им казалось, что это одна Нанина голова ходит по селу. А тем, кому хотелось узнать точнее, какая сегодня погода, те смотрели из окон на Нанины уши: если они качались из стороны в сторону — значит на дворе начался ветер. Вот какая тонкая шея была у Нани.

— Дай я понесу твою голову! — говорил иногда какой-нибудь добрый мальчик.

Мама у Нани была тоже очень доброй женщиной, она совала ему в карманы коржики и другие лакомства, уговаривая его, чтобы он побольше ел, иначе останется таким маленьким на всю жизнь и, не дай бог, даже жениться не сможет со временем!

Правда, до женитьбы ещё далеко. Нани учится только в третьем классе, и девочка Иоанна, с которой он сидит за партой, как-то шепнула ему на ухо, что если он отдаст ей все свои коржики, то она, честное слово, обязательно попозже выйдет за него замуж. Так что мама Нани всё продолжала печь ему коржики, и всё смотрела на своего сына и вздыхала: столько она ему всего стряпает, а он как будто и не ест совсем?.. Но с Иоанной, грех сказать, дружили они крепко.

А вот однажды случилось такое странное событие, что я даже не знаю, как вам о нём рассказать.

Дело в том, что Нани надо было обязательно купить для Иоанны конфет, на которых нарисован медведь. Очень уж они ей нравились.

Думал, думал Нани, где ему взять денег на конфеты, и решил продать-таки один свой карман от брюк двоюродному брату Титирикэ. Титирикэ всегда не хватало своих карманов, потому что вечно они были набиты до отказа бог знает чем.

Накупил, значит, Нани конфет и стал ими угощать Иоанну. Съела она их все до одной и пошла себе своей дорогой. Нани думал, что за это Иоанна разрешит хотя бы пойти с нею вместе до самого её дома, но она ни разу не оглянулась и даже рукой не помахала. Стоит Нани на дороге ждёт — может, позовёт его Иоанна. Нет, не зовёт. Зато Титирикэ тут как тут оказался.

— Слушай, Нани, — сказал он, — мне нужен карман…

— Какой карман? — удивился Нани. Он уже и забыть успел, что один его карман принадлежит не ему, а Титирикэ.

— Тот самый, который ты полчаса тому назад набил конфетами для Иоанны, — объяснил не без ехидства Титирикэ.

— Вспомнил, — глубоко вздохнул Нани, поняв, что теперь от Титирикэ ему никуда не деться.

И стал с этой минуты ходить Нани за Титирикэ. По улице вверх и по улице вниз, по улицам вдоль и по улицам поперёк. И по карьеру ходил Нани за Титирикэ. А когда Титирикэ лазил по гнёздам, то птичьи яйца Нани осторожно клал к себе в карман. И не дай бог разбить хоть одно яйцо! А если попадался птенчик, уже оперённый, его Титирикэ тоже клал в карман Нани. Птенчик что-то кричал по-своему, тогда птица-мама испуганно летала возле самых ушей Нани. То улетала, то опять подлетала, потом опять улетала расстроенная.

Короче, теперь в Нанином кармане Титирикэ носил самые тяжкие свои прегрешения.

— Если я маленький, значит надо мной издеваться можно?! Больше я с этим Титирикэ никуда и никогда не пойду! — клялся Нани своей невесте Иоанне. — А может, мне дырку в кармане сделать? — фантазировал он. Пусть всё из кармана вываливается…

— Дырку делать жалко, — возражала Иоанна, — не на всю же жизнь ты продал ему карман… Лучше не подчиняться — и всё! — советовала она.

— И не подчинюсь! Вот увидишь! — петушился Нани перед девочкой.

Но уже на следующий день, едва Титирикэ подзывал Нани к себе, он послушно шёл за ним, как жеребёнок. А что было ему делать? Карман-то продан? Продан, Теперь уж помалкивай! Ничего не поделаешь. Было так, что Нани хотел откупиться от Титирикэ тоже конфетами с медведем, но тот его и слушать не стал:

— Ешь своих медведей с Иоанной сам.

— Знаешь что, — предложил однажды Нани Титирикэ. — Давай я буду ходить впереди тебя, а?..