Кукла

- Нет, что вы. Она только несколько снизит их колоссальные прибыли, что меня, впрочем, нисколько не трогает. Мое дело заботиться о собственных прибылях и о дешевых товарах для покупателей, а наши как раз и будут дешевле.

- Но взвесили ли вы этот вопрос с точки зрения своего гражданского долга? - спросил князь, сжимая его руку. - Нам уже так мало осталось терять...

- Мне кажется, что наш гражданский долг как раз и заключается в том, чтобы дать покупателям более дешевый товар и уничтожить монополию фабрикантов, которые связаны с нами лишь тем, что эксплуатируют наших потребителей и рабочих...

- Вы думаете?.. Это мне и в голову не приходило. Впрочем, меня интересуют не фабриканты, а наша родина, наша несчастная родина...

- Что можно вам предложить, господа? - вдруг произнесла возле них панна Изабелла.

Князь и Вокульский поднялись.

- Как ты прелестна сегодня, дорогая! - сказал князь, пожимая ей руку. Мне, право, жаль, что я не мой собственный сын... Хотя, может, это и к лучшему. Видишь ли, если бы ты отвергла меня, - а это весьма вероятно, - я был бы очень несчастен... Ах, виноват, - спохватился он. - Разреши, дорогая, представить тебе пана Вокульского. Мужественный человек и мужественный гражданин... с тебя этого довольно, не правда ли?

- Я уже имела удовольствие... - тихо проговорила панна Изабелла, отвечая на поклон Вокульского.

Он взглянул ей в глаза и уловил такой испуг, такую грусть, что душу его снова охватило отчаяние.

"И зачем я пришел сюда?" - подумал он.

Он глянул в сторону окна и увидел молодого человека, который все еще одиноко сидел над нетронутою тарелкой, прикрыв глаза рукой.

"Ах, зачем я, несчастный, пришел сюда..." - думал Вокульский, чувствуя такую боль, словно сердце его сжимали клещи.

- Может быть, выпьете вина? - спросила панна Изабелла, с удивлением взглянув на него.

- Все, что прикажете, - машинально ответил он.

- Мы должны короче познакомиться, пан Вокульский, - говорил князь. Вам следует сблизиться с нашим обществом, в котором, поверьте, есть умные головы и благородные сердца, но... не хватает инициативы...

- Я выскочка, у меня нет титула... - ответил Вокульский, чтобы хоть что-нибудь сказать.

- Напротив, сударь... титулов у вас хоть отбавляй: один - это ваша работа, другой - честность, третий - способности, четвертый - энергия... Именно эти качества необходимы нам для возрождения нашей родины. Дайте нам все это, и мы примем вас... как брата.

К ним подошла графиня.

- Простите, князь, - сказала она. - Пан Вокульский, прошу вас.

Она подала ему руку, и оба направились к председательше.

- Вот пан Станислав Вокульский, - обратилась графиня к старушке, одетой в темное платье с дорогими кружевами.

- Садись-ка сюда, - указала старушка на кресло возле себя. - Тебя зовут Станиславом, не так ли? А из каких ты Вокульских?

- Из тех... никому не известных, - отвечал он, - а менее всего, наверное, вам, сударыня.

- А что, отец твой в армии не служил?

- Отец нет, а дядя служил.

- А где он служил, не помнишь?.. И не Станиславом ли его звали?

- Да, Станиславом. Он был поручиком, а потом капитаном в седьмом линейном полку...

- В первой бригаде второй дивизии, - перебила председательша. - Видишь, дитя мое, вот уж ты мне и не совсем незнаком... Как он, жив ли?

- Нет, скончался пять лет назад.

У председательши задрожали руки. Она открыла маленький флакончик и понюхала его.

- Скончался, говоришь ты... Вечная ему память... Скончался... А не осталось ли по нем какой-нибудь вещицы?

- Золотой крест...

- Да, золотой крест... А больше ничего?

- Еще миниатюра, его портрет, писанный на слоновой кости в тысяча восемьсот двадцать восьмом году.

Председательша все чаще подносила к носу флакончик; руки ее тряслись все сильней.

- Миниатюра... - повторила она. - А ты знаешь ли, кто ее писал?.. И больше ничего не осталось после него?

- Была какая-то пачка бумаг и еще одна миниатюра...

- Что же с ними сталось? - допытывалась председательша с возрастающим волнением.

- Эти вещи дядя за несколько дней до смерти собственноручно опечатал и велел положить с ним в гроб.

- А... а... - простонала старушка и залилась горькими слезами.

В зале засуетились. Подбежала встревоженная панна Изабелла, за нею графиня, они взяли председательшу под руки и бережно увели в дальние комнаты. Все взгляды тотчас обратились к Вокульскому, гости стали перешептываться.

Заметив, что все смотрят на него и, по-видимому, о нем говорят, Вокульский смутился. Однако, чтобы показать присутствующим, что эта своеобразная популярность нимало его не трогает, он выпил один за другим бокал венгерского и бокал красного вина, которые стояли на столе, и лишь потом спохватился, что один из них принадлежал генералу, а другой епископу.

"Ну, и хорош же я, - подумал он. - Они еще скажут, пожалуй, что я нарочно обидел старушку, чтобы выпить вино ее соседей..."

Он поднялся, собираясь уходить, и его бросило в жар при мысли, что придется пройти через две гостиные, сквозь строй взглядов и под аккомпанемент перешептываний. Вдруг перед ним очутился князь.