Кукла (СИ)

Бровь Имс поднимается еще на пару миллиметров выше. Патрис этого, кажется, не замечает, да и не мудрено: он смотрит куда угодно, но только не на Имса. Наверное, ему на самом деле неловко. Имс наклоняет голову к плечу.

– Знаешь, он ведь настоящий ученый, не то что я… Он такой умница, и я думаю, нет, я точно знаю, что у него блестящее, просто блестящее будущее в науке. Артур из той редкой породы людей, которые живут только наукой. Единственный, заветный смысл жизни, больше ничего другого… Вчера… Ты не подумай, я не имею в виду ничего такого, но… он ведь тут всего на неделю, а ты…

– А я ему не подхожу? – мягко спрашивает Имс, и бровь его поднимается еще выше.

На сквозняке нервно шуршат бумаги у Патриса на столе.

Патрис внезапно замолкает, и вот тут Имс ловит его взгляд и больше не отпускает. Патрис снова хватается за чашку, но она пуста – кофе давным-давно выпит. Блюдце звякает, и в комнате повисает тишина, разбавленная шумом летнего дня.

– Патри-ик, – ласково тянет Имс.

Так жарким полднем зовут потерявшегося путника нимфы из заводи под плакучими ивами.

Имс отлично владеет голосом. Он прислушивается к тому, как звуки разлетаются по помещению и тают в углах.

Патрис, конечно же, старый друг и доверенный партнер. Поэтому он позволяет себе еще одну попытку. Это даже вызывает определенное уважение – Имс улыбается, широко-широко, демонстрируя все свои очень по-английски кривые зубы.

– Скорее, он тебе не подходит, Имс, – Патрис хотел бы отвести взгляд, но у него не получается, а говорить Имсу такие вещи и смотреть в глаза – это тяжело. Имс это понимает и даже в чем-то сочувствует. – Он, как я уже сказал, зацикленный на науке человек, живущий в мире, который кардинально отличается и от мира обычных людей, а уж от того, в котором живешь ты…

– Патрис, – прерывает его Имс все тем же бархатным, ласковым голосом, но Патрис замолкает моментально, словно подавившись словами. – Довольно, Патрис. Ладно?

Патрис согласно дергает головой. Ну, вот и хорошо. Все всех поняли, сделали выводы и больше не будут.

Имс очень ценит, когда его понимают с первого слова. Некоторым можно со второго, но не часто. Патрис только что выбрал свой лимит на ближайшие несколько лет. Но Патрис умный и знает, когда следует остановиться.

Имс благосклонно кивает ему, встает, хлопает поднявшегося его проводить Патриса по плечу.

И снова трогает ранку языком. Зацикленный на науке? А вот Имсу так не показалось.

О, сколько нам открытий чудных... Ну и так далее.

Артур.

Красивое имя.

Имс от всей души надеется на то, что ему предстоит замечательная неделя. Но в районе желудка сворачивается какая-то едкая гадость, и до того противная, что отмахнуться ну никак не получается.

***

О да, предчувствия Имса никогда не обманывают. Особенно дурные предчувствия. И нет, он вовсе не из тех, кто перманентно ждет подлянки от вселенной, но интуиции своей привык доверять. А интуиция говорит ему, что странное маетное чувство, которое вот уже третий день преследует его по утрам, как изжога, рано или поздно обернется какой-нибудь гадостью.

Ну и, понятное дело, все именно так и происходит. Прекрасным ранним утром, когда на рыжих крышах Момбасы еще лежит нежная туманная дымка, когда разделанный на дольки апельсин истекает по срезу восхитительной прозрачной слезой, когда кожу между лопатками холодит легкий сквозняк, вздувающий парусами занавески, – вот именно в этот райский момент радужные планы Имса на безмятежный отдых накрываются медным тазом. С характерным для медных тазов вульгарным звонким звуком.

Поначалу у Имса даже мелькает слабодушная мысль выкинуть телефон. Номер телефона не определяется, но Имс знает, просто жопой чует, кто звонит. Прощайте, безделье, нега, лень, чувственные удовольствия и далее по списку. Он обреченно прикладывает телефон к уху.

– Мне тут пришла совершенно гениальная мысль, – сообщает адская машинка.

Несколько секунд Имс на полном серьезе размышляет о немедленной эвакуации в Антарктиду. Или в Гренландию. Горный Алтай тоже подойдет. Но сладостные мечты… – как бы это сказать помягче? – быстро делают Имсу ручкой. Приходится возвращаться в горькую реальность.

Имс издает неприветливый звук, нечто среднее между мычанием и рвотным спазмом. У его собеседника это вызывает ничем не оправданный приступ энтузиазма.

– Это защищенная линия! – радостно сообщает он.

– Да ну? – бурчит Имс.

Он уже смирился, хотя и не знает, какая именно гениальная идея озарила мозги его персонального геморроя по жизни. Вот только нет никаких сомнений, что огребать все будут долго и с эффектами, если не удастся его от этой идеи отговорить.

Расчлененный апельсин на тарелке перед Имсом продолжает одуряюще пахнуть. Слишком сладко, почти что приторно. Ладно, делать нечего. Имс зажимает трубку между плечом и ухом, подхватывает тарелку, а в другую руку берет пачку сигарет. Для этого разговора трубка не подойдет, не стоит и связываться.

Персональный геморрой Имса зовется Доминик Кобб, и избавиться от него, как и от любой хронической болезни, практически невозможно. По крайней мере, Имс уже давно потерял всякую надежду.