Кукла-талисман

Ни в Фукугахаме, ни позже, хоть во снах, хоть в воспоминаниях, я не преувеличивал своё мастерство. Сейчас же, пока моё тело спало в гостевом домике на чужой постели, мой разум бился с врагами так, словно я родился не Торюмоном Рэйденом, а Ивамото Камбуном, воплощением самурая древних времён, помешанного на стальных клинках. Кто другой поверил бы, что я с пелёнок до зрелых лет только и делал, что рубил, колол, рассекал.

Кто другой, только не я. Уж я-то себя знаю!

Во время боя думать о посторонних вещах нельзя. Вот и сейчас: отвлёкшись, я с большим опозданием заметил, что огонь, пожирающий храм кириситан, как это всегда было в моих прежних кошмарах, разметался в полнеба. Выгнулся дугой, изменил окраску. Налился жемчужной серостью, выпятил розовую мякоть, алые прожилки; превратился в рассвет. Земля под ногами взяла и накренилась, будто веранда дома во время землетрясения. Не так резко, чтобы я упал, но скакал и прыгал я теперь не на ровной утоптанной площадке перед храмом, а на рыхлом горном склоне.

Эй, сон! Почему самовольничаешь?!

Крики остались: в кошмаре кричали и раньше. Когда дерутся, всегда кричат. Но женских воплей прежде не было, это точно. Стараясь увернуться от ударов здоровенного топора, я припомнил, что в Фукугахаме звучали только мужские голоса. Откуда взялась женщина? Жена сёгуна — это я помнил точно! — ко времени той памятной схватки уже была убита обезьяной-наёмником. Да, и потом — откуда взялся топор?!

Вот, рубит. Промахивается. Тычок рукоятью едва не сносит мне голову. Кровь течёт по виску, струится на щёку. И снова: лезвие, обух, лезвие. Нет, топор — это что-то новенькое. Мы сходимся с обезумевшим лесорубом вплотную, лицом к лицу. Места для замаха нет; возможности тоже. Мышцы вот-вот лопнут от напряжения. Ноги зарываются в грунт, вспаханный нашими сандалиями не хуже, чем плугом. Меня толкают: я бы упал, да налетаю спиной на ствол дерева.

Дерево? В деревне?!

Мы на поляне. Кругом лес.

Шнур, которым подвязаны рукава моего кимоно, цепляется за сучок. Шнур перекинут через шею, он захлёстывает горло убийственной петлёй. У меня перехватывает дыхание, мутится разум. Как зверь, угодивший в силки, я рвусь на свободу, не задумываясь о последствиях, едва не задушив самого себя. Благодарение небесам! Шнур рвётся, рукава высвобождаются, но мне сейчас не до этого. Громила с топором не даст мне подвязать рукава заново.

Лезвие, обух, лезвие.

А женщина всё кричит. Что она кричит?

— Ты не Хасимото!

Лицо в полнеба. Женское лицо. Не сказать, чтобы красавица. А может, это гнев искажает черты, превращая знатную даму в бешеную ведьму, готовую сожрать меня без соли.

— Ты не Хасимото! Что ты здесь делаешь?!

Я и впрямь не Хасимото. Я не знаю, что здесь делаю. Спасаю свою шкуру? Сражаюсь за господина? Осуществляю давно задуманную месть?! Где, когда? Зачем?!

— А ты что здесь делаешь? — улучив миг передышки, спрашиваю я. — Что ты делаешь в Фукугахаме? Кто ты?!

— В Фукугахаме? — визжит она. — Какая ещё Фукугахама?!

И снова:

— Ты не Хасимото! Вон отсюда!!!

Иду вон.

3 «Не понимаю, о чём вы!»

За завтраком Ансэй был бледен и молчалив. Сидел, словно придавленный каменной плитой: вот-вот неподъёмный груз его расплющит. От шариков такояки, присыпанных тунцовой стружкой и мелко нарезанными водорослями, с кусочками осьминога внутри, молодой господин отказываться не стал, но макал эту вкуснятину в соус так, словно грязь из канавы вычёрпывал. Жевал безучастно, глотал с трудом, через силу.

Ну да, конечно. Я хорошо помнил, как болит горло после того, как тебя едва не задушили. От Цугавы, который с утра успел переговорить с сыном, я уже знал: Ансэй снова ничего не помнит. Кошмар? Да, приснился кошмар, как и в прошлый раз. Какой именно? Выветрился из памяти. Проснулся связанным.

Всё.

Я к Ансэю с расспросами не лез, а когда он, едва дождавшись конца завтрака, поспешил удалиться в купальный домик, только порадовался. Лучше и не придумать для моего замысла! Мытьё и купание — дело долгое, по меньшей мере час[33], если не больше, у меня есть. Жена Ансэя ушла помогать супруге господина Цугавы по хозяйству, так что спальня молодых была полностью в моём распоряжении.

Но сперва я разыскал Хисикаву. И без обиняков заявил, что мне требуется его помощь.

— Всё что угодно, Рэйден-сан! Я ваш должник.

Что ж, проверим, как далеко простирается это «всё что угодно». Когда мы остановились перед покоями наследника, Хисикаве с трудом удалось скрыть удивление. Я собирался удивить его ещё больше.

— Ваш амулет, Хисикава-сан. Он такой же, как у молодого господина?

— Да.

— Не только по назначению, но и по внешнему виду?

Хисикава на миг задумался.

— Да.

— И шнурок такой же? Длина, толщина?

— Никогда не мерил. Полагаю, что да.

— Вы бы не могли одолжить мне свой амулет?

После недолгих колебаний он снял с шеи вышитый мешочек на шёлковом шнурке и протянул мне. Двумя руками, со всем почтением, я принял омамори.

— Не беспокойтесь, скоро я вам его верну. А пока, прошу вас, сядьте возле входа в комнату — на том же месте, где сидели этой ночью.