Кукловод судьбы [СИ]

Один из магов, закутанный до пят в темно-синий плащ, отделился от остальных, подошел к окну, распахнул его и выпрыгнул. У Гретаны отвисла челюсть. Зала Торжеств располагалась на четвертом этаже дворца.

Шум паники перекрылся гулким голосом, исходившим отовсюду, аки глас Создателя с неба. Голос нараспев произносил слова неведомого наречия:

«Calm the Flame! Calm the Flame! For human's sake, take a break, oh Flame!»

Голос повторял эти фразы на разные лады, и пламя съеживалось, шипя и фыркая сполохами. Язычок пламени упал Гретане на платье; дон Алессандро проворно загасил его полой плаща — королева даже не успела вскрикнуть.

Те слуги, кому посчастливилось застать пожар во дворе, с ужасом взирали на фигуру на самом высоком балконе королевского дворца. Человек — или нечеловек — воздел руки к небу, и темный плащ развевался за его спиной, как крылья. «Стервятник! Болотный Стервятник пришел!» — вопили люди. Казалось, этот маг, читая заклятья, разжигал пожар, охвативший дворец смертоносным кольцом. Люди внизу не видели, что плащ мага был темно-синим, а не черным. Под его волшбой пожар утихал — огненные столпы скутывались обратно в клубочки, клубочки уменьшались до крошечных точек и растворялись без следа.

* * *

Сотворив заклятье у камина, Кэрдан взялся за Эдеру. Она приспособилась к сплетению боли и возбуждения, научилась желать этого момента. К его наступлению она была настолько влажной, горячей и напряженной внутри, что боль приходила долгожданной разрядкой, взрывом кипящего огня. Этого Кэрдан и добивался. Постепенно он уменьшал долю возбуждения в заклятье — по мере того, как нарастало собственное, естественное возбуждение Эдеры. И увеличивал долю боли. Сейчас он был слишком взбудоражен и переборщил с повышением градуса — девушка закричала так пронзительно и отчаянно, что он сжалился и послал расслабляющую волну вдогонку болевым импульсам. А потом прошептал: «Прости, так больше не буду», — и начал мягко целовать ее ресницы.

Обжигающая волна Вязи заглушила все — и боль, и волну расслабления. Звенящему, пульсирующему чувству единения, почти полного слияния не могли противостоять ни Эдера, ни Кэрдан. Раз от разу Вязь становилась мощнее и дольше. Последний раз она пришла шесть дней назад. Тогда оба просидели в объятиях друг друга сорок минут напролет, не чуя больше ничего в целом мире. Чем жестче Кэрдан обходился с ней во время любовного акта, тем ярче был приступ Вязи. Сейчас Эдера проваливалась в багровую бездну всепоглощающего присутствия, растворения в другом человеке, ожидая, что это затянется на всю ночь. Но ее вдруг начало выталкивать из пропасти слияния.

— Ну же… уходи… пусти… — шептал голос Кэрдана, хриплый и сдавленный, будто маг ворочал неподъемную глыбу. — Только не сейчас…

Несколько секунд — и волна растаяла. Рваный вздох облегчения, Кэрдан выпустил ее тело.

— Нет времени, — прозвучал его голос над ухом, почти ровный. — Распет ждет. Мне пригодятся силы для драки с нашими дурачками, а приходится тратить их на это… Мы обязательно продолжим, когда я вернусь. Бесы, как же долго я ждал!

Он сладострастно потянулся — ни дать ни взять, кот, урвавший деликатес и предвкушающий еще более вкусное лакомство. Маг быстро оделся, подошел к подоконнику. Эдера осталась лежать на ковре, положив голову на вытянутый локоть. Она была слишком вымотана, даже чтобы прикрыться. Она безмолвно смотрела на него, по стройному телу пробегали оранжевые блики. Кэрдан обернулся и встретил ее взгляд.

— Проклятье. Бесовски хочется сказать: Распет подождет. Но боюсь, он и так заждался. До завтра, малыш.

Гриф взмыл в окно и пропал в черноте ночи. Эдера перекатилась на живот, прикрыла глаза… Тень Вязи была рядом. Память о погружении в близость…

На следующий день после разговора с Фелион девушка полетела в Тинтари, в надежде продолжить беседу о феях, прерванную Кэрданом. И нашла только развалины Избушки-Без-Петушиных-Ножек. Она хотела расспросить Серену, прилетела во дворец — но ни Гретаны, ни служанки в покоях принцессы не было. Лишь бездельничающие фрейлины, счастливые отсутствием взбалмошной хозяйки.

Десятки вопросов сложились в голове Эдеры, и ответить могли лишь два ее учителя — Фелион и Кэрдан. Первая — неизвестно, осталась ли в живых, второй — неизвестно, оставит ли в живых ее, Эдеру, если она спросит все, что ей нужно. Эдера вообще не понимала, почему до сих пор жива. Почему с ним в его башне, а не в Распете, где феи исчезали, словно в бездонном колодце. Он не мог не знать, что она фея. Он преследовал и похищал фей. Что он делал с ними? Почему оставил ее подле себя? Как быть с Вязью? Это первостепенные вопросы, которые девушка жаждала задать, но далеко не единственные. Затем следовали вопросы — где был Кэрдан, когда пожар в Кедари погубил ее родителей шестнадцать лет назад? И где была Фелион? Что она знает о том пожаре? Откуда она знает ее родителей? Откуда она так много знает о феях? Почему Серена похожа на Эдеру? Знает ли Кэрдан о Серене? И наконец, как ее мать могла погибнуть в пожаре, если была бессмертной феей?! Почему Черта не уберегла ее?