Куколка

Беру с полки стакан. Переворачиваю его в ладонях и вспоминаю, как Вика порезала ноги. Я был идиотом и мразью. Мучил ее. Мучил себя. Ненавижу себя за это. А она боролась, до последнего. Такая хрупкая, но сильная. Она сможет пойти дальше без меня. Сможет. А я без нее — нет. Вот и вся правда.

Опрокидываю в себя пару стаканов воды и иду в другую спальню. Храп Яна разливается по квартире, как гул трактора. Я не могу его винить в своих грехах, потому отпускаю все обиды и, сворачиваясь калачиком на кровати, подминаю под себя подушку. Грызу угол, чтобы не кричать. Невыносимо хочу увидеть Крылову хотя бы еще один раз. Последний.

Она появляется возле кровати, размазывая дымку слез. Садится рядом и смотрит. Молчит. Я хочу так много сказать, но слова в горле стоят тугим комом, будто я ваты наелся. А Вика прикладывает палец к моим губам и шепчет:

— Не нужно.

Мотаю головой, тянусь к ней, загребаю в свои объятия. Хочу врасти, навсегда замереть в этом иллюзорном миге.

— Я стала магом, — рассказывает жена. — Но так ничего и не вспомнила.

Она позволяет себя гладить. Ее одежда скользит под ладонями, и я чувствую жар ее тела. Пропускаю пальцы в медные распущенные волосы, касаюсь кончиками изгибов плеча, сдавливаю немного шею.

— Я, — она вздыхает, — не знаю, как тебя отпустить. Не получается.

Я хочу умолять ее, требовать быть со мной рядом, заставить ее отказаться от этой мысли, но не могу говорить.

— Молчи, Марк… Не нужно слов.

Ладно, ее сон, ее игра, ее право. Я соглашаюсь. Но поцелуй я сорву, даже если рискую ее прогнать напористостью.

Оглаживаю ее талию, веду ладонями по спине, от талии до лопаток. Она стала еще меньше, косточки выпирают, боюсь, что своими грубыми лапами наставлю синяков на бледной коже. Целую ллечо и цепочкой прикосновений тянусь выше, к уху. Вика дрожит, но не прикасается ко мне. Тихо шелестит дыханием и откидывает немного голову назад. Тело ломит от желания, от необходимости почувствовать ее пальчики на коже, но я не смею требовать. В ее снах я — раб. Даже если на секунду представить, что мое сознание зациклится и останется навеки в этой иллюзии, я буду не против. Лучше так, чем вечно гореть от вины.

Глава 42. Отпускаю тебя

Глазами, мыслями, прикосновениями умоляю позволить мне говорить, но Вика смотрит куда-то в сторону. В ее зеленых радужках столько боли, что я затыкаю свое желание что-то доказывать и оправдываться. Прячу глубоко и надолго. Навсегда.

— Я знаю, что должна это сделать, — шепчет жена, когда я нагло пробираюсь под ее темную водолазку и стискиваю грудь. Твердые навершия упираются в ладонь, почти царапают кожу. Виктория дышит тяжело, со свистом. — Я знаю, но не могу…

Немного толкаю ее от себя, поворачиваю на широкой постели и заваливаю назад спиной. Жена вытягивает руки над головой и всматривается в мое лицо.

— Марк, я так тебя люблю… — одними губами. Безголосо, но слова как гром врываются в грудь и рвут меня на части.

Мычу, мотаю головой. Волосы хлестко бьют по лицу. Я тоже хочу сказать, что люблю ее больше жизни, но она своей волей запрещает. Сон — ее территория, а преодолеть силу маттера я уже не могу. Барахтаюсь, напрягаюсь, мозг закипает, но голоса все равно нет. Да, правильно. Я не заслужил помилование.

Стою перед ней стою на коленях. Опускаю голову, пряча замыленный слезами взгляд. Вика тянет меня к себе, невесомо скользит по торсу, сдавливает ребра, словно пытается заглушить удары сердца под ними, впечатывает в грудь жаркие пальцы. Выкручивает соски и царапает кожу до крови. До густых капель, что сползают толстыми нитками к талии.

— Вырви себя из меня. Уходи, Марк. Вычисти, как сделал это тогда, так давно. Я не живу, не дышу, не существую. Без тебя это невозможно.

Наклоняюсь и с трудом сбрасываю ее ладони, разрешая опуститься ниже. Под резинку домашних брюк, где холмом вздыбилось мое желание. Она сжимает плоть до сильной томной боли, отчего мне приходится податься вперед. Только бы не упасть.

Снимаю с Вики черную одежду. Немного торопливо, потому что заживо горю от страсти. Жена шипит и вертится, изгибается, когда я наваливаюсь сверху и настойчиво врываюсь в ее рот. Язык пляшет, дыхание обжигает губы, а порванный стон оплетает меня невыносимым желанием обладать ею.

Сбросив брюки, замираю на миг над Викой. Я хочу, чтобы она прочитала в моих глазах все, что я не могу сказать. Все, что я не успел сказать раньше. Чтобы увидела, приняла меня таким, какой есть. Но жена смыкает веки и отворачивается. Ей тяжело, я знаю. И не стану давить. Я готов к расставанию, готов просто уйти с дороги, лишь бы ей стало легче.

— Ты все понимаешь и так, Вольный, — она ведет ладонью по бедру и «зовет» прикосновением к себе. — Подари мне эти минуты, а затем сожги их…

Больно. Жутко больно это слышать, но я чувствую, что мы оба дошли до грани. И дальше пути наши разойдутся, потому что мучить друг друга — настоящий ад для каждого.