Кукольная королева (СИ)

— Если будете вести себя тихо, — после секундного колебания молвил Арон.

— Считайте, что я рыба, — торжественно пообещал Джеми.

— А какая именно? Хотя, — задумчиво протянула Таша, — кошки, наверное, любую съедят…

Вытянувшееся лицо мальчишки чуточку подняло ей настроение.

На дорогу ушло немало времени — но в какой-то момент своды туннеля, ведущего к Камнестольному, поползли выше, а потом и вовсе взлетели на такую высоту, что Таша не смогла разглядеть потолка открывшейся взгляду пещеры. Казалось, над каменной площадкой, от которой вилась вниз, к городу, крутая лестница, куполом бархатилась пасмурность ночного неба.

Море Камнестольного переливалось огнями внизу. От белого центра расходились широкие круги жилых районов — по мере приближения к окраине всё темнее. Как снисходительно пояснил Джеми, округа отделялись друг от друга стенами; центр был белокаменным, а далее по степени благосостояния жителей использовали более тёмные материалы.

Преодолев спуск, вскоре троица уже следовала за Нирулин между домами: невысокими, почти чёрного камня, с такой искусной резьбой по стенам, что Таша только диву давалась. Хохотали о чём-то своём соседи, хлопали двери, задирали лапы на углах низкорослые собачки. Отовсюду неслась бойкая цвергская речь. Коренные обитатели Подгорного сновали по ярко освещённым улицам, окидывая компанию подозрительными взглядами. Впрочем, взглядами дело и ограничивалось — скорее всего, благодаря Нирулин.

Пункт назначения обнаружился во втором с краю округе. Дом служанки, казалось, с трудом втиснулся между двумя соседними: цверги высоко ценили родственные связи и обычно строились рядом с родичами, как не замедлил объяснить Джеми. Камень стен, изрезанный затейливыми кружевами цветочных узоров, был тёмно-серым, вокруг дома зеленел небольшой огородик — грядки с овощами и даже несколько розовых кустов. И как цверги растят всё это под землёй? Вот уж точно мастера на все руки…

Впрочем, посторонние мысли ретировались, стоило Таше, основательно пригнувшись, переступить порог дома.

Обитель цвергов выглядела кукольным домиком, точной копией людских домов, лишь уменьшенной раза в полтора. Уют просто обставленной прихожей тревожными нотками рушили запахи: сладкий аромат парки, пронзительный — спирта, острый — целебного корня скинпы… и терпкий дымок тлеющих цветов эндилы.

Аромат смерти.

Таша знала этот запах. Цветы эндилы жгли над колыбелью новорожденного и постелью умирающего.

Не раздеваясь, Нирулин метнулась в спальню. Таша — за ней, порой задевая макушкой балки потолка, слыша позади шаги Джеми и шелест одежд Арона.

Ярко освещённая комнатка была совсем небольшой, заваленной игрушками, с пёстрым лоскутным ковром на полу. На постели металась девочка: рыжие кудряшки слиплись на лбу, лицо снежной бледности, губы с оттенком синюшности. Часто, тяжело дышала, выкрикивала что-то сквозь сон. Седовласый цверг хлопотал подле неё, протирая детский лоб компрессным хлопчатником, смоченным спиртом; другой, рыжеволосый, сидел на трёхногом табурете, сгорбившись, уставившись куда-то на стену — видимо, муж Нирулин.

— Вир Лана? — с порога выпалила служанка.

Седовласый устало вскинул светлые-светлые, будто слепые глаза:

— Фринр Миран, валтрц фибрн ткше кранкрейт…

— Госпожа Миран, — услужливо перевёл Джеми на ухо дэю, но Таша услышала, — белая лихорадка — коварная болезнь.

Рыжеволосый поднял голову. Скользнув равнодушным взглядом по новоприбывшим, беспомощно посмотрел на жену.

— Рэрр Гирре, рих дерфраг гебтеллт, — отрывисто повторила Нирулин. — Вир Лана?

— Господин Гирре, я задала вопрос — как Лана…

Но она ведь знает, не может не знать, что означают эти цветы…

Лекарь, вздохнув, затеребил краешек бороды.

Сколько их у него было, сколько ещё будет — но выносить приговор нелегко, будь то первый или сотый раз.

— Мерхедн арвирд рлебен надх, — без намёка на эмоции произнёс он.

Господин Миран закрыл лицо руками. Нирулин смотрела на дочь: прямая, безжизненная, безнадёжная.

Перевод не был нужен. Таша и так поняла, что девочка не переживёт ночи.

И в этот миг Арон шагнул вперёд.

Лекарь не замедлил встать между дэем и детской кроваткой:

— Что ты здесь забыть, человек? — с холодным акцентом отчеканил он.

— Я пришёл помочь.

— Ты ей не помочь. Излечить тело — можно. Душа умирать — нужно отпустить.

— Эта девочка не должна умирать.

— Кто ты есть, дэй? Кто ты есть решать это?

— А вы, знахарь?

Таша вдруг услышала тишину, которой не было раньше, и посмотрела на кровать.

Лана не металась больше. Лежала тихо, дышала редко. Лицо девочки было спокойным, почти умиротворённым… и бледность кожи медленно обращалась восковой.

Тело устало бороться за жизнь.

Нирулин рванула к лекарю, крича что-то, срываясь на визг, цверг отшатнулся — и Арон, беспрепятственно пройдя вперёд, опустился на краешек постели. Лекарь угрюмо посмотрел, как дэй бережно берёт умирающего ребёнка на руки; потом рухнул на стул чуть поодаль, повесив голову.

— Рих хаб альн дсе мийн кфарт гехамт, — выплюнул лекарь. — Инд дурр ривст лаен, мехнер.