Кукольный домик (СИ)

— Веру в демона, — напомнил Вольф. — Почему у меня есть основание не верить Раде, Труме и Кинуру, нашим доблестным правителям?

Гарри замялся. Понял, что попал в тупик? Он провёл рукой по лицу и если бы было чем, Гертруда подавилась бы, увидев лицо красноволосой Ради.

— Верить мне? — удивилась Радя и тряхнула копной волос, превращаясь в острые черты трумы. — Или быть может мне? — он ухмыльнулся, так, как делал это Трума, изящной и непринуждённо. — Лучше не верить никому, особенно… — Он вновь провёл по лицу, появилось суровое выражение холодных глаз Кинура: — Особенно мне.

Гертруда и Вольф застыли на месте. Кинур рассмеялся, напыщенно и важно, как он иногда делал, когда выигрывал в споре. Гертруда слышала такой смех лишь однажды и ей не понравилось. Сейчас она готова была сквозь землю провалиться.

Но Кинур исчез, и остался лишь Гарри.

— Я иллюзионист, а не демон, — пожал он плечами. — Живым существам свойственны ошибки.

— А как же бессмертие? — не унималась Гертруда.

— Демоны не бессмертны, — с раздражением в голосе напомнил Гарри.

— А ты бессмертен.

— Ага, — пожал он плечами. — Таким родился. Люди, время, — напомнил он, указывая на карманные часы. — Пергамент и чернила.

— Допустим ты не демон, хотя сценка, которую ты разыграл, ничего не показывает. Зачем тебе это всё? — кинул односложно Вольф вопрос, который Гертруда и так собиралась задать.

— Тринадцать аэльев уже мертво, ещё около сотни уведут в Эрлоэну. Вы хотите это исправить?

— Не манипулируй, — пригрозила Гертруда.

— Не прокатило, да? — вздохнул чародей. — Но попытаться стоило. Я напишу от имени графа де Баниса указ, опровергающий текущий.

Наступила тишина, которая очень не нравилась Гертруде. Она ожидала, что дальше диалог будет вести Вольф, но он уступил ей. Она же молчала.

— Ну давай, спроси про закон, про обязательства перед ним, про исполнение его, — подтолкнул её Гарри. — А я тебе расскажу про моральный выбор: загубить сотню жизней и смотреть, пока наша бюрократическая машина развернёт свою деятельность в оправдание собственных действий, либо нарушить закон, который у нас и так в зачаточном состоянии, и, возможно, ещё больше подточить авторитет. Ну не говоря уже про мои отношения с де Банисом.

— Гарри, закон на то и закон, что перед ним склоняются все. И пусть будет лучше плохой закон, чем полное беззаконие, — заметила Гертруда и посмотрела на мужа.

— Дай ему бумагу и чернила, — сообщил он в приказном тоне.

— Любимый, мы нарушим закон, станем соучастниками…

— Чего? Соучастниками чего? — возмутился Вольф. — Ты же видишь, что прямо сейчас княгиня допускает ошибку, разрешая этому происходить.

— Либо нами с тобой очень ловко манипулируют, дорогой, — заметила начинающая злиться от осознания сложности выбора Гертруда. — И в петле окажемся уже мы. За что?

Гарри, в образовавшейся тишине, вдруг стал говорить:

— По дороге бежит безумная лошадь и у дороги есть ответвление в сторону. По дороге идут пять человек, а в ответвлении всего один. Ты, Гертруда, можешь выйти и заслонить пятерых так, чтобы лошадь побежала в ответвление и затоптала только одного. Но нет, не отвечай мне, я уверен, что ты выберешь ничего не делать. И тут я признаю очередное своё поражение — моральней всего стоять и смотреть, как другие медленно разрезают плоть твоей родной страны, выворачивают её наизнанку. Дождаться, пока все вокруг начнут рыдать кровавыми слезами и лишь потом гордо заявить «Я же говорила!». Только вот ради чего? Что останется?

— Милый, — обратилась Гертруда к Вольфу. — Ты же видишь, что это тоже манипуляция?

— Он говорит про народ, про наш народ, который я так берёг от невзгод, — хмурился Вольф и журналистка поняла, что проиграла эту игру. — Но решение за тобой, я всегда с тобой советовался, и сейчас посоветуюсь. Что нам делать?

Или всё же не проиграла?

Гертруда возликовала, улыбаясь, и тут же сделалась серьёзной, а после грустной.

— Если ты не демон и можно это доказать, то всего лишь нужно дождаться, когда суд это признает и накажет графа Кинура де Баниса по всей строгости существующего закона.

— Ты себя слышишь? — хохотнул Гарри. Смешок был скорее проявлением истерики. — По всей строгости закона — это значит никак. Гертруда, — обратился он напрямую к женщине. — Среди тех, кого ведут в Анатор, семь аэльев, приговорённых к смерти. Очень хороший парень, который разводит цветы у себя на участке, девушка влюблённая в кого-то с этого поместья, сам этот кто-то, семейная пара низушек и двое детей: два годика и полгода. И да, блять, это тоже манипуляция! Потому что я их знаю, а ты нет. И что теперь? Для меня выбор очевиден. Закон, который наказывает невинных и поощряет виновных — не работает. А раз не работает, то нахер оно надо.

— Следите за языком, граф, — заявил Вольф, глядя на Гарри строго.

— Извиняться не стану, — взбрыкнул чародей. — Пергамент и чернило.