Кукушка

– Я выбрал то, что выбрал, и это тебя не касается, – проворчал «Шнырь» и подался вперёд, чтобы заглянуть Андерсону в глаза. – Я бы остался травником, но что толку, если все мои усилия не стоили ломаного гроша? Когда бы треть или четверть… да что я говорю! – когда хотя бы сотая часть травников, аптекарей и прочих хоть немного разбиралась в составлении лекарств, а не дурила головы больным, продавая им то порошок из костей жабы, то помёт козы под видом болюсов, то ещё что-нибудь подобное, я был бы счастлив. Но поганцев развелось – не счесть! Я тоже в этом виноват. Я мог бороться, вместо этого ушёл. И весь мой труд последних лет – всего лишь искупление вины. Я убивал так много, что спаси я сотни, тысячи – это вряд ли мне поможет. Поэтому я помогаю другим. Один в поле не воин, у меня другой путь. А Иисус, на которого ты всё время намекаешь… он был умней меня. И милосердней. А ещё он умел любить. А я, похоже, не умею пока… – Он замолчал, прислушался к себе и после паузы закончил: – …Или – уже. И если уж у него не получилось, то чему могу научить людей я? Нет уж, на это я свою силу не потрачу.

Он умолк.

– Так куда вы едете? – спросил толстяк, как на допросе.

«Шнырь» пожевал губу, взъерошил волосы рукой и усмехнулся.

– Ты ведь знаешь сам, не правда ли? – сказал он.

– Знаю, – подтвердил господин Андерсон. – В Цурбааген. Или в Лисс. Не суть важно. Куда бы ты ни направлялся, мы скоро тоже подойдём туда.

– Да идите вы лесом, – сказал Шнырь с интонациями травника. – Мне плевать на вас.

После чего он вздохнул, закрыл глаза и боком повалился на шкуры.

* * *

…Жуга проснулся в середине дня. Была жара, он сел рывком, будто вынырнул из омута, – взъерошенный, с дичайшим взглядом, весь в поту. Дышал он сбивчиво и очень часто и выглядел так, как выглядит любой человек, которому приснился кошмар.

Вокруг было тихо, только стрекотали кузнечики да пел в вышине жаворонок. Над костром побулькивал котелок с водой, рядом с ним, на расстеленной тряпице, лежала ободранная кроличья тушка. Худенькая девочка, которая помешивала варево ложкой, увидала, что травник проснулся, и выдавила неловкую улыбку. Чуть в стороне сидел насупленный Рутгер и кидал в землю короткий нож с кольцом вместо рукояти. Покосился на травника. Ничего не сказал.

Жуга провёл ладонью по лицу.

– Сколько я спал? – хрипло спросил он.

– Часов пять, может, шесть, – сказала Сусанна. – Я не знаю, когда ты заснул, – виновато добавила она.

– А Зерги…

– Она ушла, – мрачно ответил Рутгер.

– Куда?

– Не знаю.

Нож проделал пируэт, ударился о камень и упал. Рутгер поднял его, вытер и сунул в рукав. Посмотрел на Жугу. Взгляд его был полон боли и сомнения, он выглядел одновременно и смущённым, и сердитым. Казалось, что в нём идёт внутренняя борьба, что он колеблется и не может принять решение.

– Ты веришь в любовь, Лис? – вдруг спросил он.

Травник вздрогнул.

– Яд и пламя! – выругался он. – Вы что, сговорились, что ли?!

Однако Рутгер был упрям.

– Так ты веришь? – повторил он. – Или нет?

– Рутгер, послушай. Любовь – это совсем не то, что ты о ней думаешь, – ответил травник, выделяя каждое слово и глядя Рутгеру в глаза. – И уж где-где, а в этом деле я тебе не советчик… Сусанна!

– Что? – обернулась та.

– Не позволяй мне спать. Если увидишь, что я заснул, сразу буди, поняла?

– Поняла, – растерянно сказала девушка. – А почему?

Жуга провёл рукой по волосам.

– Долго объяснять. Просто буди меня, и всё…

Он отлучился в кусты, а по возвращении развязал мешок и вынул толстую тетрадь без переплёта. Некоторое время он бегал взглядом по исписанным страницам, то ероша волосы, то поджимая губы, то светлея лицом, то хмурясь, ещё немного посидел над ней в молчаливой задумчивости и взялся за карандаш.

«Тебя зовут Жуга. Ещё ты известен под прозвищем Лис. Когда-то тебя звали Вацлав-рыжий. Ты родом с Трансильванских Альп, тебе примерно тридцать лет, и ты валах и травник. Тебе назначена странная судьба. Наверное, ты сейчас находишь нелепым всё это читать, но тебе придётся этому поверить. Впрочем, это уже не важно. Важно другое.