Кукушка

– Никого там нет и никто не войдёт в этот дом, – устало заверил её травник, прошёлся пятернёй по волосам, стряхнул с пальцев воду и поморщился. – Иди, не бойся. Мне тоже надо переодеться. Яд и пламя, как давно я здесь не был… Так. Я смотрел: все свечи съели мыши, но ты открой шторы: света с улицы должно хватить.

Последние слова успокоили девочку, и она ушла. Вернулась она минут через пятнадцать, в платье из красной фламандки. Конечно, выбрала она самое красивое, что нашла, хотя платье было ей длинно и безнадёжно велико – края корсажа полностью сошлись, и всё равно оно висело на плечах у девочки, как на вешалке. В одной руке она несла груду промокшей одежды, второй поддерживала подол. С плеча свисали плед и одеяло. Жуга бросил на неё критический взгляд и одобрительно кивнул.

– Ну вот, – сказал он, – теперь ты не замёрзнешь. Одежду брось на пол. Да, прямо здесь. Раскладывай.

От камина тянуло ровным сильным жаром. Пламя гудело в трубе. Комната совсем согрелась, даже волчья шерсть просохла и распушилась. Рутгер дремал. Жуга раздобыл вина, уже откупорил одну бутылку и теперь помаленьку отхлёбывал прямо из горлышка. Когда Сусанна кончила возиться с тряпками, он кивнул ей на большую оловянную кружку, подвинутую к огню. Девочка помедлила, взяла её и села на коврик поближе к огню.

– Садись в кресло, – предложил Жуга, привставая.

– Нет, я здесь: здесь теплее.

– Ну как хочешь. – Он пожал плечами и опустился обратно.

Сусанна поднесла кружку к губам и сделала глоток. Терпкая сладость мягко скользнула в желудок. Похоже, в вине были сахар и пряности. По жилам сразу побежало тепло.

– Там кровать, – неловко сказала она, глядя в багровую глубину.

– Она одна, – устало ответил травник, глядя в камин. Он с благодарностью принял плед, хлебнул вина и провёл рукою по лицу. Потряс головой. – Можешь ложиться, я спать не буду, – сказал он. – Здесь давно никто не живёт, поэтому клопов тут нет. Нужный чулан внизу, но там темно, не дай бог упадёшь с лестницы. Если захочешь по делу, под кроватью есть посудина.

– Я не хочу. – Девочка покраснела и огляделась. – Мы теперь будем здесь жить?

– Мы? – Травник поднял бровь. – Не знаю. Я об этом не думал. Нам нужно место, чтобы передохнуть. Я надеялся, ты захочешь здесь остаться. Это хороший дом, а Цурбааген – не самый плохой город. Ты могла бы наняться к кому-нибудь служанкой или пойти в ученицы к стряпухе… Яд и пламя, я не знаю. Лето кончается, тебе надо как-то жить, что-то делать, если не хочешь умереть с голоду. У меня припасено немного денег, но их не хватит надолго.

– А что будешь делать ты?

Жуга поднял глаза вверх и тронул свисающую рыжую прядь.

– Для начала я завтра схожу на рынок, попрошу цирюльника подстричь мне волосы и выбрить тонзуру, а то и вправду слишком приметно. Потом куплю еды и принесу тебе что-нибудь переодеться – нельзя же, в самом деле, всё время ходить в одном платье, а Гертины тебе велики. Потом…

– Герта? – перебила его Сусанна. – Её звали Герта, да?

Травник нахмурился.

– Да.

– Расскажи мне про неё! – потребовала она.

– Зачем? Тебе это ни к чему. Иди лучше спать.

– Я не хочу спать, – запротестовала Сусанна. – Я лучше посижу с тобой. Расскажи! Это было давно? Ты любил её?

– Любил? Нет. Она просто была мне другом.

– А куда она подевалась? Она умерла?

– В какой-то мере – да, – неохотно признал травник.

– Расскажи!

Жуга зевнул до хруста в челюстях и несколько минут сидел молча, целиком уйдя в воспоминания. Затем заговорил. Белый волк смотрел на него пристально и печально, будто что-то понимал. Его глаза, голубые, как небо, с ошеломительно маленькой для собаки радужкой, казались чужеродными на мохнатой морде. Блики огня играли на бронзовом ноже.

Миновал час, а рассказ всё длился. Сусанна с замиранием сердца слушала о собаках и старьёвщике Рудольфе, о варягах и о путешествии на Запад, к острову пингвинов, о загадочной игре и об эльфийском мальчике, и как тот возмужал, а его дракон поднялся на крыло. Жуга пьянел всё больше, открыл вторую бутылку, в глазах его блестели огоньки воспоминаний. Волк давно уснул. В камин два или три раза подбрасывали угля. Наконец рассказ стал подходить к концу, Жуга говорил всё медленнее, часто замирал, подолгу вглядываясь в огонь, а под занавес истории, не добравшись до финала, незаметно для себя уснул прямо в кресле, поджав ноги и опустив на плечо вихрастую голову. Кресло было широченным и глубоким, как шахта, в нём вполне можно было устроиться на ночлег. Сусанна выждала минуту или две и встала. На цыпочках подобралась к травнику и склонилась над травником. Во сне лицо его расслабилось, черты обрели несвойственное им спокойствие. Сусанна долго вглядывалась в шрам на его виске, в тонкий абрис губ, сжатых даже во сне, в короткую щетину рыжей бороды, затем придвинулась и тихо тронула его губами в щёку. Жуга заёрзал, застонал, выговорил что-то непонятное, но не проснулся.

– Всё равно ты будешь мой! – прошептала Сусанна, замирая от собственной дерзости. По спине у неё побежали мурашки.