Кукушка

– Единороги – существа, способные менять свой облик, – ответил он. – А я предвидел эту встречу. Я способен видеть будущее, правда, не так далеко, как хотелось бы.

Ялка снова опустилась на табурет. Голова её кружилась, белое лицо ван Хорна расплывалось перед глазами. Фриц непонимающе переводил взор с девушки на дудочника и обратно, но ван Хорн (хотя, наверно, правильнее было бы звать его – Айнхорн[102]) не обращал на него никакого внимания.

– Мы, наверно, всю корчму перебудили, – пробормотала Ялка. – Уходи. Сейчас все сюда сбегутся.

– Не сбегутся, будут спать, – успокоил её дудочник. – Я не так силён, как у себя в лесу, но на полчаса меня хватит. Я пришёл, чтобы отговорить тебя бежать.

– Почему?

– Наверное, ты сама уже поняла. Помнишь, я говорил, что ты поймёшь?

Дурнота накатывала всё сильнее. Ялка еле разлепила непослушные губы.

– Про что? – спросила она.

– Про травника. Про Лиса.

– Помню. Я… должна опять с ним встретиться?

– Да.

– И в этот раз… я больше не должна убегать?

– Не должна, – подтвердил ван Хорн. – Ведь ты уже поняла, что он замыслил, только боишься себе признаться. Я прав?

– Жертвоприношение, – проговорила Ялка, чувствуя, как от этого слова у неё в груди комком собирается леденящий холод, собирается и опускается ниже, к животу. – Он задумал жертвоприношение.

– Истинно так, – подтвердил ван Хорн. – Он хочет переплавить накопившуюся силу.

– И для этого решил принести меня в жертву?

– Не тебя, Кукушка. Себя.

На миг все онемели.

– Как в жертву? Зачем? – вскричал Фриц. – Ведь его уже убили один раз! Разве этого мало?

– Не гоношись, маленький человек, – мягко сказал ван Хорн, наконец соизволив снизойти до Фридриха. – Молчи. Ты ничего не понял. Убийство, смерть – это совсем другое, и Жуга прекрасно это знает. Как он может совладать с силой, если в момент, когда плотина рухнет, его уже не будет? Нет, Кукушка. Нет, нет, нет! Жертвоприношение – это всегда ритуал. Так было много раз до него, так будет и после. Люди, подобные ему, растрачивают силу попусту или копят её, чтобы в конце концов она их поглотила, стала бесконтрольной и рассеялась по миру хаосом и ненавистью. Кто знает, может, эта война лишь потому пришла во Фландрию, что Жуга решил здесь поселиться? Лишь немногим везёт, лишь немногие находят свою половину, ту, кто может создавать.

– Но Спаситель не искал! – возразила девушка.

– Возможно, потому, что у него она была, – возразил высокий. – Не лезь в такие дебри, просто поверь: так было уже не раз. Старый мир умирает, Кукушка. И тебе – именно тебе – предстоит сотворить новый.

Ялка сложила руки на коленях – и вдруг на неё напал беспричинный смех. Она хихикала, тряслась и ничего не могла с собой поделать, смеялась и плакала. Слёзы чертили дорожки по её щекам.

– Так, значит… – сквозь смех выдавила она, – значит… он нарочно метит на костёр! Нарочно дразнит монахов, нарочно собирает нас всех в одном месте… О боже мой… о боже… Какая же я дура…

– Он не метит на костёр, Кукушка, – поправил её ван Хорн. – Нет создания, которое хотело бы для себя подобной участи. Просто у него нет другого выхода.

– И что будет? Ты хочешь, чтобы я стояла и смотрела, как его будут убивать? Да я никогда не решусь на такое!

– Ты уже решилась. Следуй за ним. Музыканты двигаются в Лейден? Травник тоже будет там! Иди за ними. Выждите, когда они уйдут, и выходите следом. Это будет тяжёлый путь, но ты справишься. Я верю в тебя.

Смех прекратился так же внезапно, как начался. Девушка сидела, судорожно всхлипывая и дрожа, и вытирала слёзы рукавом. Фриц в полном ошеломлении переводил взгляд с неё на ван Хорна и обратно.

– Высокий? – растерянно проговорил он. – А… э…

И он умолк.

– Если веришь, почему не сказал мне раньше? – прошептала Ялка. – Почему ты не сказал мне этого тогда, в лесу?

Ван Хорн отвёл глаза и начал теребить заколку на берете.

– Я не мог, – признался он.

– Но почему? Почему?

– Ты бы уничтожила этот мир. А новый создавать не стала. Это был бы конец. Теперь ты так не думаешь, ты снова стала верить в будущее, снова начала любить и ненавидеть. А значит, будущее появилось и у нас.

Ялка помолчала, собираясь с силами. Слишком много обрушилось на неё в последние месяцы и дни.

– А это, – она повела рукой, – всё, что вокруг… чем оно станет? У него есть будущее? Во что мы превратимся, если… если я сделаю это?

– Откуда мне знать? – Ван Хорн опять пожал плечами. – Может, в чей-то сон? В воспоминание? В старую картину? Или вовсе не изменится? А может, кто-нибудь когда-нибудь напишет о нас книгу. Нам не дано предугадать, чем слово наше отзовётся. В тот миг, когда решится всё, мой мир закончится. Оставишь ли ты место для меня в том, новом мире? То мне неведомо.

Девушка вздрогнула.

– Это невозможно, – прошептала она. – Я не справлюсь. Не смогу. Я даже не представляю, как это можно сделать!

Дудочник кивнул:

– Не только ты – никто не представляет. Но я знаю, ты справишься. А сейчас, – он посмотрел на девушку, на Фрица, словно колебался, говорить ему дальше или нет, и решил не говорить, – ложитесь спать. Вам потребуется много сил.