Кукушка

– А, святой отец! Желаете побриться? Вижу, уже не желаете, а зря: у меня хороший инструмент, отточенный на диво, острый. Не бреет – гладит как шёлк! Я правлю его на дамасском камне – волос на воде разрежет, можете сами попробовать, останетесь довольны! Ох ты ж, как вы заросли-то! Долго странствовали?

– Долгонько. – Жуга откинул капюшон, уселся на табурет и потянул шнурок. Рыжие волосы рассыпались по плечам. – Справишься?

– Что за вопрос! Что надобно?

– Срежь покороче. Сделай тонзуру, – пожелал травник. – Обычно, в общем.

– Это будет стоить два патара.

– Получишь ты свои патары. Только не порежь.

– Не извольте беспокоиться! А если что, у меня есть шафран и кёльнская вода.

Он подбросил угольку в жаровню под латунным тазом, где грелась вода, пару раз качнул ручными мехами, дал пинка какому-то мальчишке, дабы тот не толкнул его ненароком под руку, обернул травника полосатым, как матрац, полотенцем, пощёлкал ножницами и приступил к делу.

– Рутгер, возьми, – позвал травник и незаметно, под покрывалом, отсчитал из кошелька несколько монет. – Чем стоять, купи еды. Возьми бобов, капусты, окорока, масла… смотри сам. Я буду тут.

Рутгер молча зажал деньги в кулаке, кивнул и пошёл прочь. Душа его была в смятении. Он шёл мимо лотков и палаток, где продавали овощи, орехи, рыбу, креветок и устриц, а сам раздумывал о том, что с ним произошло. Цурбааген был не самым плохим городом, который он знал, сколько-то времени Рутгер даже промышлял здесь, впрочем, вскоре перебравшись в Лиссбург. Он вспоминал переулок Луны и дом-полумесяц, засаду в ту ночь, когда он впервые встретился с травником, и терзался сомнениями. О чём тогда сказал ему Жуга? И, главное, что он сделал с толстяком Смитте? Не тогда ли начала свиваться ниточка, которая привела Рутгера к травнику, а их обоих – в Цурбааген? И если Жуга так, походя, сумел свести с ума одного человека, почему бы ему не сделать подобное и с другим? Например, с ним, с Рутгером. А иначе почему он, Рутгер, здравому смыслу вопреки, ходит за травником как привязанный и чуть ли не служит на побегушках? Из-за Зерги? Вряд ли. Всё-таки он сам по себе, она сама по себе. И если что-то связывает их, Лис здесь ни при чём.

Или – при чём?

И вообще, с какой стати все зовут его Лисом?

Рутгер стиснул зубы. Всё-таки была в этом странность, запутанность, отголоски какой-то давней истории. Он не мог понять, как Зерги к нему относится. Любит его? Ненавидит? Любит и ненавидит? А может, он ей безразличен?

За размышлениями не заметив, как пролетели полчаса, Рутгер набил мешок едой и напоследок решил купить бутылку молока, как вдруг почувствовал, что чья-то ловкая рука легонько, как бы случайно хлопает его по карманам. Рутгер выждал момент и быстрым движением схватил воришку за запястье. Развернулся и нос к носу столкнулся с каким-то невысоким парнем.

– Ты что это здесь, – прошипел он, – а?

– Это ты чего! – заюлил тот. – Я шёл, а ты хватаешь… – Вдруг он переменился в лице: – Э… Рутгер?!

Наёмник присмотрелся к вору и тоже вздрогнул.

– Штихель!

– Я.

– Твою мать… – Рутгер отпустил его (тот сразу стал разминать запястье). – Ты что, карманничаешь, что ли?

– Я-то? А… Я так, по мелочи… – замялся тот. Глядел он в сторону. – Малина ж развалилась. Ты ушёл, другие плюнули. Одно время мы домушничали со Шнырём – знаешь его? Нет? Но дело же громкое было… Ну всё равно. Потом на нас наехали.

– А Цапель что?

– Так Цапель и наехал! Пришлось из Лисса ноги делать. А чего? Куда податься? Вот я и щупаю по ширмам, надо ж как-то жить. А ты где?

Рутгер насупился.

– Где надо.

Штихель шумно почесался, смерил взглядом его потрёпанную одежду, корзинку с продуктами и хмыкнул.

– Служишь, что ли, у кого-то?

– Никому я не служу.

– А… ну…

Тут кто-то тронул Рутгера за плечо, он обернулся и столкнулся с травником.

– Вот ты где! – с облегчением выдохнул тот. – А я тебя обыскался. Пойдём, там Сусанна сидит голодная.

Жуга разительно переменился. Рутгер даже не сразу понял, что это он. Хвост волос исчез. Тонзура и короткая стрижка омолодили его и в то же время придали солидности. Рыжина теперь не бросалась в глаза. Бритое лицо, высокие скулы, шрам на виске, аскетическая худоба и белая бернардинская ряса производили впечатление мрачное и торжественное, хотелось попросить у него благословения. Рутгер уж на что был чужд подобных сантиментов, и то проникся, что уж говорить о Штихеле… Жуга тем временем пристально смотрел на них и хмурился.

– Это кто? – спросил он наконец.

– Так, старый знакомый. – Рутгер пожал плечами.

– Ага. Ну что же, pax vobiscum, герр старый знакомый. А теперь забудь, что нас видел. Ну что, всё? Пойдём.

Рутгер кивнул:

– Пошли.

Миг – и они смешались с толпой, оставив Штихеля в унылом одиночестве.

– Вот жохи, – с горькой завистью промолвил он. – Живут же люди, а? Не иначе новое дело хотят закрутить. Эх, ну почему мне так не везёт! – Он опять поскрёб в затылке и вдруг задумался. – By Got! – пробормотал он. – Этот монах… где я мог его видеть? Не помню.