Кукушка

– Легко сказать «сломать», – засомневался де Мантеда. – Но как это сделать? Если мы захватим шлюзы, надо их оборонять, иначе войска де Реквесенса и Вальдеса отобьют их в два счёта – сил у них достаточно. Один корабль, два… Сколько успеют пройти? Нужно несколько дней, чтобы вода поднялась на достаточную высоту. Мы не сумеем держать оборону так долго.

– Зато город сумеет.

– Можно попробовать взорвать, – предложил ван Кестерен. – Разрушенное просто так не починишь, даже если отбить. Это будет наводнение, какого не видели от Золотого обруча до Пингюмова кольца![120] Когда поля подтопит, не повоюешь. А рейтары и кнехты – не зеландские крестьяне: они не любят копаться в грязи, скорее они откажутся и потребуют денег. А без их помощи испанцы не справятся.

Адмирал потеребил бородку и хмыкнул.

– На подрыв плотин у нас не хватит пороху, – задумчиво сказал он, – а если даже хватит, чем потом воевать?

– Бросьте, сударь, бросьте, – сказал Хейре Сваммердам. – Плотины размывает каждый год, сами слыхали – иной раз дырочки достаточно, чтобы дамба рухнула. Пробейте пару брешей, дальше вода сама сделает своё дело.

– Но город в таком случае наполовину уйдёт под воду. Не всё ли равно тогда, какая участь ждёт его жителей?

– Нет, не всё равно! – закричал ван Кестерен, вскочил и ударил себя кулаком в грудь. – По мне, лучше вода, чем папские костры! А кто думает иначе – предатель!

Все заговорили разом, перекрикивая друг друга.

– Правильно!

– Нет, не правильно! Какого чёрта мы решаем за других?

– Опомнитесь! Сейчас время сбора урожая. Всё погибнет!

– Они и так голодают. Взорвать шлюзы – и точка! Лучше служить туркам, чем папе!

– Верно! Лучше утонуть, чем лечь под испанца!

– Это могут решить только сами лейденцы.

– Они уже давно решили. Это в Англии вы трясётесь при каждом наводнении, а любой голландец сразу скажет: «Лучше потопить землю, чем потерять землю!»

– God damned! Мы не можем их о том спросить!

– Так ведь мы и ждать не можем! Пусть укроются на башнях, на чердаках. У проклятых испанцев только лагерь в чистом поле, они утонут как щенята, если не уйдут. Если бог с нами, то кто против нас? Мы снимем эту осаду! Да здравствует гёз!

– Да здравствует принц Оранский!

– Смерть палачам!

– Смерть! Смерть!

Все шумели, обнимались и скалили зубы.

– Мы не можем их спросить, – подытожил де Мантеда, когда страсти улеглись, – а стало быть, не сможем и предупредить.

Воцарилась тишина.

– Может, нам удастся послать в город гонца? – предложил кто-то.

– Вряд ли, – с сомнением возразил де Мантеда. – Как пробраться сквозь кольцо врагов? В осаждённый город так просто не попасть. Устье Рейна запечатано, даже самая маленькая лодка не проскочит мимо испанских кулеврин. Но даже если гонец проникнет в город, как мы узнаем, что это ему удалось? Сколько лье отсюда до города?

– Сорок или около того, – ответил адмирал.

– Французских или голландских?

– Голландских.

– Тогда плохо дело. Нам остаётся только уповать на милость божию.

– Если бог с нами, то кто против нас? – сказал кто-то, но уже не так уверенно, как раньше. Все понимали, что это слабая надежда. Город в любом случае был обречён.

– У меня есть человек, который может их предупредить, – вдруг сказал Яльмар.

– Что за человек? – зантересовался Буазо. – Он испанец? Невидимка? Или плавает, как рыба? Или, может, он так здорово дерётся, что его нельзя убить?

– Я не могу сказать, как он это сделает, – уклончиво сказал варяг, – но сделать это он может. Если, конечно, захочет.

– И мы узнаем, удалось ему или нет?

– Узнаем. Дайте мне два дня. Или лучше – две ночи.

– Что-то тут не так, – засомневался Винсент ван Кестерен. – Что ты задумал, норманн? О каком ты человеке говоришь? Никто не способен пробраться в Лейден в одиночку – это очень опасно.

– Больше я ничего не скажу, – мрачно отвечал на это Яльмар.

– Хорошо, варяг, – решился адмирал. – Я дам тебе два дня. Не больше. Постарайся его убедить. Очень тебя прошу.

– Постараюсь, – сказал норвег.

* * *

Золтан отыскал их на берегу канала. Впрочем, «отыскал» – не то слово, скорее наткнулся, ибо никоим образом не думал их тут застать, просто шёл набрать воды. Было темно, моросил лёгкий дождик. Песок, ракушки, тина, брёвна старого причала, вода – всё сливалось в темноте, и только бернардинская ряса выделялась светлым пятном.

Подоткнув подол и закатав штаны, травник стоял по колено в воде и умывался. На берегу сидел огромный белый волк, втягивал ноздрями воздух и облизывался. При появлении Золтана он повернул голову, но с места не сошёл, наоборот, лёг на песок и мрачно, снизу вверх, стал его рассматривать. Золтана эта обманчиво расслабленная поза не обманула: из лежачего положения собаке легче броситься в атаку. На том берегу трепетали костры. Слышно было, как дозорный прокричал: Las siete hondado y Ilueve![121]

– Здравствуй, Жуга, – поздоровался Хагг.

Травник обернулся. Похоже, этот визит не стал для него неожиданностью, во всяком случае он не выказал ни удивления, ни радости.

– А, – только и сказал он, – здравствуй, Золтан. Не зови меня «Жуга» – меня здесь знают под именем брата Якоба.