Кулинарная битва

– Не можешь ты ничего исправить. Я же тебе говорила, «Кулинарные войны» в наши жизни влезут и нас друг на друга натравят. Все так и случилось, а ты еще им помогла хорошенько. Ты всю эту неделю для матери в настоящий ад превратила. Цыплят украла, а теперь еще дом, Пэтчес – все это твоих рук дело!

– А ты мою хохлатку на «Мими» закрасила, – Аманда уперла руки в бока. – Вместе с Кеннетом. Так, чтоб и следа от меня здесь не осталось! Закрашивали и надо мной издевались. С этого все началось! Так что это все ты заварила – не я. Ты на все готова была, только бы победить. Явилась сюда. Раскомандовалась. Все ты!

– Не я! – топнула ногой Мэй.

За спиной у Аманды распахнулась задняя дверь «Мими», но закрывать ее никто не собирался. Наконец-то они все друг другу выложат. Мэй в ярости смотрела на Аманду. В ней бурлил гнев, переполнявший ее всю неделю, гнев на все, что сестра сказала и сделала, и за все, чего она не сказала и не сделала.

Трах!

Что-то затрещало – и по «Мими» прокатился грохот. Мэй и Аманда застыли. От следующего раската, еще сильнее первого, задрожали половицы. Что-то огромное свалилось откуда-то сверху, сокрушив собой все на свете. Ветхое строение ресторанчика закачалось. Мэй рванулась в «Мими», Аманда за ней: в кухню, оттуда к прилавку с кассой. Ничего. Но прогрохотало где-то здесь, рядом. Их кто-то подслушивал? Сюда пробрались? Или из машины?

Никого. Но обе двери – и задняя на веранду, и передняя на улицу – распахнуты настежь. Первой за порог вылетела Аманда, остановилась как вкопанная, и Мэй с разбегу врезалась ей в спину. Обе разом вскрикнули:

– Ой!

Щит, повешенный Кеннетом, чтобы закрыть выкрашенную Мэй пятнистую стену, свалился и, разбив горшки с цветами, рухнул на крыльцо, теперь усеянное землей и остатками рассады.

Мэй потянулась достать до места, где висела вывеска, и снова покраснела при виде своей работы и при воспоминании о том, с какой радостью стирала с лица «Мими» Амандину хохлатку. Она дотронулась до стены там, где Кеннет ввинтил петли для щита. Шуруп вырвался из доски, оставив в дереве уродливую рваную дыру. Дыра от петли с другой стороны выглядела еще хуже.

Склонившись над вывеской, Аманда вертела в руках петлю, крюк и все еще болтающуюся между ними короткую цепь.

– Наверное… – она замолчала и, подняв брови, смотрела на сестру. – Наверное, щит слишком тяжелый.

Мэй взяла у нее шуруп длиной в четыре дюйма, посмотрела на него, на вывеску – тяжелая, конечно, но даже она сама вполне сможет поднять, и брови ее тоже поползли вверх:

– Да уж. Для нашей старушки «Мими» тяжеловато.

Волна паники начисто смыла всякое желание продолжать ссору, кажется, и у нее самой, и у Аманды. Мэй села на крыльце, и сестра, опустив вывеску на пол, шагнула на свежеподстриженную траву крошечного дворика и пристроилась рядом с ней.

– А может?.. – Аманда пожала плечами и ласково прислонилась к Мэй.

– Может, – согласилась Мэй и снова взяла ее за руку.

– Прости меня, – сказали они хором и обе расхохотались.

Но Мэй хотела сказать и еще кое-что. Ей больше не хотелось ссориться с Амандой. Хватит с них ссор. Нет ничего легче, чем слово за слово ступить на эту скользкую дорожку: одна сказала, другая ответила, ни та, ни другая не отступили, а там уж само покатилось.

– Кеннет, между прочим, страшно на меня тогда разозлился. И вывеску эту повесил, чтоб хоть как-то спасти ситуацию. Но разнес он меня тогда в пух и прах. Так что ты прости меня за свою хохлатку.

Аманда вздохнула, прижалась к ней еще теснее и попросила:

– Повтори, пожалуйста, еще разок.

– Лучшей вывески для «Мими» никогда не будет. Мне очень-очень жалко, что я закрасила твою курицу.

Естественно, ей жалко. Но отделаться так легко она Аманде не даст:

– Тебе тоже должно быть стыдно. Знаешь, как дорого нам обошлось то, что ты после этого устроила. Мы целый день мороженых цыплят в воде размораживали. У меня до сих пор все руки в цыпках. – В подтверждение Мэй вытянула руки, поняла, что они не так уж и плохо выглядят, и снова их убрала. – Зажить зажили, а чешется до сих пор.

– Конечно, Мэй… – Мэй прекрасно понимала, почему Аманда пристально рассматривает свои сандалии. – Мэй, мне страшно стыдно за это. Честное слово.

– А мне за то, что я им про лепешки сказала, – покаялась Мэй. Хотя до сих пор думала, что с лепешками вышло смешно.

– А зачем ты вообще приехала? Я же тебе говорила, что приезжать не надо.

Мэй пожала плечами. Что-то ей не слишком хочется отвечать на этот вопрос. Ей теперь о своих дурацких грандиозных планах даже вспоминать неловко. Аманда молча ждала ответа, и Мэй наконец отважилась:

– Я приехала, потому что мне очень хотелось получить собственное шоу. Я думала, поучаствую в «Кулинарных войнах», и на телевидении поймут, какой я классный профи. Я думала, хочу, чтоб у меня все как у Сабрины было. Но ведь Сабрина – пустое место. У нее ничего нет.

– Ничегошеньки, – согласилась Аманда и сорвала длинную травинку, ускользнувшую от косилки. – По крайней мере, ничего, что нужно нормальным людям.

Она пристроила травинку между ладоней и попробовала свистнуть. Безрезультатно.