Кулинарная битва

– Хочет сделать меня обладательницей «блестящего дома»?

Шутит мать или нет, Мэй не поняла, но ее разобрал такой смех, что остановиться она уже не могла. Привалившись к Барбаре, она хохотала до слез и до колик в животе, до того, что от смеха свело скулы. Пэтчес радостно наскакивала на нее и лизала в лицо, по которому текли слезы и сопли. И все казалось таким безнадежным и безысходным, что понять, над чем смеется, она была не в силах. Барбара криво улыбалась.

– Вот именно, мама. Она хочет сделать тебя обладательницей «блестящего дома».

Послышался стук костыля тети Эйды, и дверь отворилась. Теперь придется рассказывать ей, что случилось. Мэй встала на ноги, отряхнулась и, стоя на ступеньке, протянула матери руку. Поколебавшись, Барбара не нее оперлась и принялась медленно подниматься.

Ее рука дрожала. Поднимать Барбару с низкой ступеньки было непросто. Свободной рукой Мэй взяла ее под локоть и вдруг ощутила, как дрожь матери отдалась у нее в плечах. Мать стала какой-то другой: и тяжелее, и одновременно более хрупкой. Что-то не так! Это чувство было таким острым, что Мэй чуть не потеряла равновесие. С трудом удержавшись, она поставила мать на ноги, но тревоги скрыть не смогла. Барбара такой никогда не была. Все и так из рук вон плохо, но ее новое неизвестное состояние ни с чем и ни в какое сравнение не идет. Мэй похолодела, у нее перехватило дыхание.

Несмотря на сломанную ногу, Эйда не утратила ни бодрости, ни проворства. Переступив порог, она тут же – вдруг поддержать придется – оказалась за спиной у Барбары, которая все еще чуть заметно покачивалась. Старухи переглянулись. Опора теперь требовалась Мэй. С матерью что-то происходит. Все странности, которые в последние дни Мэй видела, но не замечала, сложились воедино.

– Что это? Мам, что с тобой?

Барбара тяжело вздохнула.

– Входи-ка ты лучше в дом. Садись. Мэй, все не так плохо, как кажется.

Минуту назад Мэй думала, что для нее нет ничего труднее, чем переступить этот порог и войти в материнскую кухню, но сейчас она не заметила ни кучи картонных коробок, ни вечного сладковатого запаха гнили. Одно мгновенье – и все переменилось. Кроме самой Барбары, ничто больше значения не имело. Эйда взяла одну табуретку, мать сняла бумажный мешок с другой и подвинула ее дочке – садись. Рак? Альцгеймер? В мозгу Мэй проносились десятки страшных вопросов, но ни один из них задать она не осмеливалась.

Барбара тоже поставила себе стул, села и, словно гадая на кофейной гуще, принялась вертеть в руках чашку с холодным кофе.

– У меня появились всякие симптомы. Руки дрожат, тело деревенеет – ни согнуться, ни разогнуться, запахи чувствовать почти перестала, – она помешала кофе ложечкой, с утра забытой в чашке. Мэй готова была выхватить ложку и потребовать, чтобы мать не ходила вокруг да около, но Барбара сама перешла к сути дела: – Я ходила к врачу. Они пока ничего точно сказать не могут, но говорят, что, скорее всего, это ранняя стадия болезни Паркинсона. От этого не умирают.

Эйда взяла Мэй за руку:

– Мы тут про нее почитали на интернете. Может, ужасного ничего и не будет.

«Может, ужасного ничего не будет» – вот в этом вся ее семья. Все вообще ужасно, но, может, не для них и, может, не сейчас.

– Что это значит? Это что за болезнь?

Барбара сунула руку в мешок из-под продуктов, вытащила из большой стопки лежавший сверху лист бумаги, а Мэй представила себе, как в городской библиотеке две ее старухи распечатывают страницу за страницей и изучают буковки, словно расшифровывают высеченные на камне иероглифы.

– Я к врачу пошла вот из-за этого. Слушай, – и Барбара принялась читать вслух: – «Дрожь или тремор. Замедление движений или брадикинезия, ригидность мышц рук, ног и тела, нарушение равновесия и повышенная частота падений, называемая постуральной неустойчивостью». – Она подняла глаза от листочка. – У меня все это есть. Немножко.

– У нее еще появилось такое странное выражение лица, – добавила Эйда. – Как маска. а взгляд застывший, как будто ей на все наплевать. Хотя это совсем не так. Это называется «амимия». Видно было, что Эйда гордится знанием нового слова.

– Не знаю, что будет дальше, – продолжала Барбара, пристально всматриваясь в листок с распечаткой, как будто на нем предсказано ее будущее. – Возможно, ничего особенного. Тут вот что написано: «Болезнь Паркинсона часто называют болезнью на заказ. ее течение сугубо индивидуально. Трудно предсказать, какие именно симптомы разовьются у конкретного больного, а также как и когда это произойдет. Кто-то окажется в инвалидной коляске, а кто-то будет продолжать лазать по горам. Кто-то не сможет повязать шарф, а кто-то будет с легкостью вязать шарф за шарфом».

Болезнь Паркинсона. Болезнь, только болезнь. Никакого смертного приговора, ни одного из тех ужасов, которые она себе вообразила. Но тяжесть матери, когда она поднималась на ноги, ее неспособность самой удержаться на ногах, Эйдина немедленная готовность ее подстраховать – все говорило Мэй, что проблема со здоровьем у матери еще какая серьезная, что началось это давно и теперь никуда не денется.