Культ некомпетентности

Иногда он исходил из эстетических соображений: «Якшаясь с народом, без которого всё равно не обойтись, ты словно созерцаешь лес из мощных здоровых деревьев». Это высказывание резко противоречит всему тому, что Ницше говорил о «стадном животном», «людском болоте». Оно не лишено смысла и означает, что инстинкт — сила и, как за любой силой, за ней интересно наблюдать. Она всегда деятельна, она — основа жизни, её побудительная причина.

Может, так оно и есть, хотя это не очевидно. Вся сила толпы заключается в численности составляющих её людей и во мнении, будто количество решает всё. Да, количество играет свою роль, но оно никому не придает реальной силы. Действенная сила всегда у того, у кого есть план, — он его задумывает, ему следует, за него ратует, делает всё для его осуществления. Если плана нет, если он не работает, если он малоэффективен, непонятно, откуда у толпы возьмется сила действовать. Эту мысль надо было бы несколько развить.

Порою Ницше задавался вопросом, не следует ли признать за людской массой право следовать своему идеалу, имеющему как бы несколько степеней. Должны ли мы отказывать людским массам в праве отыскивать свои собственные истины, вырабатывать жизненно насущные взгляды и думать, что они у них теперь есть? Людское большинство — опора человеческого общества, фундамент его культуры. Лишившись фундамента, чем станут господа? Им нужно, чтобы массы были счастливы. Проявим терпение. Смиримся с тем, что взбунтовавшиеся рабы — на сегодня наши господа — изобретают приятные себе иллюзии...

Чаще же — исконный аристократизм Ницше то и дело возвращал его к этой мысли — он рассматривал демократический строй как некий упадок и в то же время необходимое условие грядущего возвращения аристократов к кормилу власти: «Высшая культура может строиться лишь на обширном участке земли, с опорой на здоровую и сплоченную посредственность» [1887 год. За десять лет до этого Ницше высказался о рабстве как необходимом условии для создания высокой культуры Греции и Рима]. Следовательно, единственной, пусть временной, но долгосрочной целью должно стать умаление человека, ибо сперва нужно построить обширный фундамент и лишь на нем возводить расу сильных людей. «Умаление европейца — великий процесс, который не надо останавливать. Наоборот, его надо ускорять. Это действенный признак, позволяющий надеяться на появление более сильной расы, которая в избытке обладала бы качествами, отсутствующими у хилой породы современных людей, — волей, чувством ответственности, уверенностью, умением задаваться целью...»

Но как из посредственности, которой становится всё больше (так представляет это сам Ницше), с помощью какого естественного или искусственного процесса из этой массы может образоваться новая раса, родиться элита? Ницше словно вспоминает тут весьма непочтительную и лишенную всякого сыновнего чувства теорию, посредством которой Ренан объяснял себе свой гений: «Долгий ряд моих темных предков сэкономил мне силу моего ума...» Он записывает в дневнике несколько сумбурных размышлений, которые, однако, проливают свет на проблему: «Было бы нелепостью думать, что победа этих ценностей [низменных ценностей?] носит антибиологический характер. Объяснение её следовало бы искать в жизненном интересе сохранить тип <человека>, пусть и путем преобладания слабых и убогих особей. Не будь этого, человек, возможно, исчез бы с лица земли. — Возвышение типа опасно для сохранения рода. Но почему? — Сильные расы суть расы расточительные. Мы имеем тут дело с соображениями экономии».

Теперь более или менее ясно, на что рассчитывал или надеялся Ницше. На природный процесс. На своего рода vis medicatriae naturae[15]. Ослабляя себя, умаляя, раса сберегает, экономит силы, дает себе передышку. А так как предполагается, что количество интеллектуальной и моральной энергии, а также сумма человеческих достоинств — величины постоянные, расы, действующие подобным образом, накапливают определенный запас, который в свое время неминуемо воплотится в элите. То есть раса сама пестует в своем лоне элиту. Придет срок, и она разрешится аристократией, которая примет на себя бремя правления.

У Ницше мы часто находим влияние идей Шопенгауэра относительно великого обманщика, который водит человечество за нос и заставляет его делать то, что тому кажется приятным. Однако если бы человечество знало, к чему это приведет, оно бы ни за что так не поступало. Да, чрезмерная экономия сил способна привести к их накоплению, но способна — и это более вероятно — привести и к анемии. Уничтожение теперешней элиты с целью создания элиты будущей не есть ли уловка великого обманщика, и уловка опасная? Кто может поручиться, что великий обманщик не бросает на произвол судьбы тех, кто не хранит себя сам?