Культура Древнего Египта. Материальное и духовное наследие народов долины Нила

Для большинства гробниц Нового царства характерна та же жажда жизни. Стены типичной гробницы XVIII династии полностью покрыты сценами виноградарства, сельского хозяйства, рыбной ловли, охоты на птиц и животных в пустыне, изображениями ремесленников за работой, пиров, чужеземных племен и наград, полученных от фараона[369]. Однако постепенно для них стала характерна умеренность, художники, украшавшие стены гробниц, стали больше внимания уделять сценам, связанным со смертью, параллельно увеличилось и число подобных изображений. В конце XVIII династии суд над умершим перед лицом Осириса, шествие к могиле и траур вдовы были стали изображаться иначе или более отчетливо. Тем не менее еще в правление XIX династии египтяне по-прежнему сосредоточивали внимание на удовольствиях этого мира – в гробницах продолжали изображать приятный сад с колодцем, давление винограда, торговлю на рынке или получение наград от фараона. Соотношение сцен с изображением жизни и погребальных сцен уменьшилось от трех к одному до приблизительно одного к одному, однако, разумеется, по-прежнему важнее всего была любовь к жизни[370].

Ближе к концу XIX династии внезапно произошел крутой перелом. За два-три поколения в гробницах перестали изображаться сцены, связанные с миром живых, и все пространство стен стало заполняться изображениями, имеющими отношение к смерти и иному миру. Тень неуверенности в вечности омрачила радость египтян. Теперь на стенах гробниц мы видим только похоронные процессии, приближающиеся к западным холмам, суд Осириса над покойником, кормление умершего богиней Нут, подготовку мумии, богов и ужасных демонов иного мира, а также «смесь дикой мифологии и амулетной защиты»[371].

В надписях автобиографии уступили место ритуальным текстам, гимнам, длинным религиозным произведениям, необходимым для магической зашиты умершего или передвижения в ином мире. В сценах и текстах прослеживается своего рода отказ от жизни, а смерть принимается как неизбежное. Вечная радость Египта осталась в прошлом; существование в ином мире отныне представлялось освобождением от жизни в этом и наградой за смиренное терпение.

Это новое, нехарактерное смирение отразилось и в именах, которые появились в этот период. Наряду с именами, обеспечивающими человеку благорасположение богов и ставшими традиционными в Египте, стали использоваться имена, выражающие страх и зависимость: Спасенный, Скромный терпит, Слепой, Раб Амона, Царь говорит, да будет он жить и даже Бесполезный. Детей перестали называть таким образом, чтобы их имена гарантировали им успех и силу; теперь самыми популярными стали имена, свидетельствующие о скромности и набожности их обладателя.

Дисциплина, в которой так нуждалось государство, сначала чтобы изгнать гиксосов, а затем для расширения и поддержания империи, погубила естественное терпение и прагматизм, а также связанную с ними самостоятельность. Личность отныне стала строго ограничена интересами группы. В теории это было необходимо для служения богам, управлявшим страной, включая фараона, однако на практике – для правящей элиты. С ростом могущества высшей аристократии средний класс и простой народ становились все беднее и слабее. Теологи убеждали их, что такова их судьба и что они должны тихо подчиниться ей в надежде на воздаяние в раю. Представления о судьбе и удаче как управляющих божествах впервые сложились в амарнский период, когда Атона восхваляли как «того, кто сотворил судьбу богов и призвал к жизни богиню удачу», а сам Эхнатон именовался «богом-судьбой, дающим жизнь»[372]. В более позднем гимне, восхваляющем Амона как бога-творца, говорится: «Судьба и удача с ним для каждого»[373]. В сценах суда над умершим бог судьбы мог стоять за весами, на которых взвешивалось сердце человека, рядом с богинями удачи и предназначения при рождении, чтобы помешать любому проявлению крайнего индивидуализма.