Культура Древнего Египта. Материальное и духовное наследие народов долины Нила

Этот же человек оскорбил местную богиню, называемую «вершиной Запада», и из-за этого заболел. Во вступлении к дошедшему до нашего времени тексту он заявляет, что был «праведником на земле», тем не менее «невежественным и глупым человеком». В описываемый нами период человек мог быть праведным, насколько это возможно, и все же невежество делало его подверженным греху. Все, что он мог сделать, – это отдать себя на милость своего бога.

«Мне неведомо ни добро, ни зло. Когда я совершал проступок против [нее], она наказала меня, и я был в ее руках ночью так же, как и днем, я сидел на [родильных] кирпичах, словно беременная женщина. Я призывал ветер, однако он не явился мне… Бойтесь [ее]! И льва в ней, и она терзает с яростью дикого льва. Она преследует того, кто совершает прегрешение против нее.

Но когда я воззвал к своей госпоже, она пришла ко мне со сладким бризом. Затем она показала мне свою руку, она оказала мне милость; она повернулась ко мне своей милосердной стороной; она заставила меня забыть слабость, которой я был объят. Зрите, [она] милосердна, когда взывают к ней!»

В последнем примере из числа таких покаянных гимнов человек был повинен только в нарушении «молчания» или в том, что он не подчинился, и потому нуждался в своем боге: «Приди ко мне, о Ра-Хорахти, веди меня. Ты тот, кто творит, и нет никого, творящего без тебя, чтобы ты не был с ним… Не наказывай меня за многие грехи мои, потому что я тот, кто не знает себя, я человек без разума, я живу жизнь, следуя за своим ртом, как корова следует за травой… Приди ко мне… ты, что защищает миллионы и спасает сотни тысяч, защитник тех, кто взывает к нему!»[385]

Качеством, наиболее ценимым в эту эпоху, была «молчаливость», то есть терпение, смирение, покорность и даже подчинение. До Нового царства молчаливость не пользовалась большим уважением у легкомысленных и болтливых египтян[386].

Напротив, ценным качеством считалась способность говорить красноречиво, так чтобы можно было извлечь из своих слов выгоду. Когда визирь Птаххотеп попросил у фараона разрешение обучать его сына, чтобы последний мог занять место отца, царь ответил: «Обучи его прежде искусству говорить», а названо это обучение в итоге было «началом выражения хорошей речи… в обучении несведущего мудрости и правилам хорошей речи, к преимуществу того, кто будет слушать, и неудаче того, кто пренебрежет ими»[387]. Основная мысль, выраженная в истории о красноречивом крестьянине, заключается в том, что эффектную и смелую речь может произнести человек низкого ранга и что бедный крестьянин продолжал говорить просто потому, что фараон восхищался его речами[388]. Это соотносится с замечанием Птаххотепа о том, что «хорошая речь сокрыта сильнее, чем изумруд, но может быть обнаружена слугами, что трудятся на жерновах»[389]. Несчастный Хехеперрасенеб ворчал о том, как трудно молчать о своих тяготах[390]. Не устанавливала более ранняя теология и строгого культа молчаливой покорности. Когда красноречивого крестьянина попытались заставить замолчать, напомнив ему, что он находится рядом со святилищем Осириса, «господина тишины», он уцепился за возможность прокричать воззвание к богу: «О господин тишины, верни мне мои товары!»[391] В наставлении царя своему сыну Мерикаре времен Первого переходного периода высоко оценивается искусство красноречия: «Будь искусным в речах, и сила твоя будет [велика]. Меч – это язык, слово сильнее, чем оружие. Не обходят [обманывают] мудрого…»[392] В самом деле, независимый дух эпохи отводит исключительно важное место способности простых жителей говорить и действовать самим от своего имени: «отважный маленький человек, говорящий своими собственными устами и действующий своими собственными руками»[393].