Культура древнего Рима. Том 2

Столь длинные цитаты представляются небесполезными для знакомства со стилем не столько цитируемых текстов, сколько самих процедур, сложных, громоздких, глубоко проникнутых архаическим правосознанием, обусловливающим каждый их шаг.

Передача своего сына в усыновление (т. е. под отеческую власть) другому лицу требовала той же процедуры как предварительной: «[три манципации] и две промежуточных манумиссии совершаются так же, как в обычае их совершать, когда отец таким образом выпускает сына из власти, чтобы он сделался (лицом) собственного права. Потом сын либо (1) реманципируется отцу и затем усыновитель виндицирует (vindicat — требует судебным порядком. — В. С.) его от отца перед претором и, поскольку отец не предъявляет встречного требования, сын присуждается претором виндицировавшему, либо (2) сын не реманципируется отцу, но усыновитель виндицирует его от того, у кого он находится в третьей манципации; однако удобнее, конечно, чтобы он реманципировался отцу» (G, I, 134). По существу, эта часть процедуры усыновления имитирует процедуру «уступки в суде» (in iure cessio) — еще одного способа передачи квиритского права на имущество (ср.: G, II, 24).

Далее, закон XII таблиц, как подчеркивает Гай, «говорит о трех манципациях только по отношению к сыну», и потому при описании процедур эманципации и усыновления с одинаковой обстоятельностью и одинаковыми повторениями оговаривается, что для «прочих детей мужского ли или женского пола» достаточно одной манципации (G, I, 132; 134) (под «прочими детьми» понимаются, несомненно, дочери, внуки, внучки и т. д.).

Заслуживает внимания, что в процедуре усыновления применялось виндикационное истребование усыновителем «своего» сына от его родного отца. В развитом римском праве виндикация — это вещный иск; в начале III в. Ульпиан разъяснял, что виндикации подлежат вещи движимые и недвижимые, а подвластные дети (это оговорено особо) ей не подлежат — исключение предусматривалось для тех случаев, когда виндикация детей была сопряжена со специальным делом об их статусе, т. о. когда истец требовал возвращения ему сына как «своего» или «по праву квиритов», отстаивая перед претором именно свое право (D, 6, 1, 1, 2). Таким образом, и в достаточно позднем праве виндикация свободных лиц существовала не только во вспомогательных процедурах. Сфера ее применения была ограничена, но показательно, что именно в тех случаях, когда выяснялся вопрос о статусе лица, это лицо могло быть истребовано как вещь.

Чтобы покончить с вопросом о вспомогательном использовании состояния in mancipio в системе «права о лицах», по Гаю, упомянем и о применении манципации с последующей манумиссией для выхода из-под «руки» при коэмпции «в видах уговора» (G, I, 137 sq. — текст испорчен лакунами), которая и сама основывалась на вторичном вспомогательном использовании архаического института коэмпции.

Помимо вспомогательного использования манципации (и, соответственно, состояния in mancipio), Гай упоминает всего одну, но очень выразительную возможность манципации подвластных лиц, а именно — при уже знакомом нам ноксальном иске. Сына (как вообще лицо, состоящее in potestate), совершившего кражу (или причинившего кому-либо иной ущерб), отец мог передать истцу в возмещение убытка, чтобы тот имел его «вместо денег» (G, I, 140). Упоминание Ульпианом несовершеннолетнего, выданного в возмещение причиненного им ущерба (D, 43, 29, 3, 4), показывает, что эта юридическая возможность и в начале III в. оставалась жизненной реальностью. Косвенное указание на существовавшую некогда возможность более широкого применения манципации свободного позволительно усмотреть в утверждении Гая, что состоящий in mancipio может освободиться и против воли того, в чьем «манципии» он состоит, — записью в ценз. Это не распространялось ни на выданного по ноксальному иску, ни на манципированного отцом на условии последующей реманципации, ибо в этом случае отец «некоторым образом как бы сберегал для себя собственную власть» (G, I, 140).

Юридическое положение «манципированного и манципированной» определялось как приравниваемое к рабскому (servorum loco). Это формально обосновывалось тем, что их принимали в «манципий» по той же формуле (isdem verbis), что и рабов (G, I, 123), и подчеркивалось в юридической регламентации их положения (и все же они оставались свободными лицами «чужого права»). Лица in mancipio могли быть сделаны лицами собственного права теми же способами, какими освобождались рабы (виндиктой, записью в ценз, по завещанию). Они не могли получать наследство от тех, у кого находились in mancipio, если им одновременно тем же завещанием не предоставлялась свобода, подобно тому как это предусматривалось правом и по отношению к рабам (sicuti iuris est in persona servorum — там же, см. также ниже). То же уподобление акцентируется при изложении некоторых юридических формальностей (см.: G, III, 114).