Культура и империализм

Необходима большая и глубокая корректировка в восприятии и понимании, дабы осознать вклад в модернизм процессов деколонизации, культуры и литературы сопротивления империализму. Хотя, как я уже говорил, корректировка все еще не завершена, есть достаточные основания считать, что она уже идет. Сегодня на Западе многие из ответных действий на деле носят оборонительный характер, как бы соглашаясь с тем, что прежние имперские идеи серьезно подорваны работами, традициями и культурой, в которую поэты, ученые, политические лидеры из Африки, Азии и Карибского региона внесли столь значительный вклад. Более того, то, что Фуко называл подчиненным знанием (subjugated knowledges), прорвалось сквозь поле, которое некогда контролировала, так сказать, иудео-христианская традиция; и те из нас, кто живет на Западе, испытали на себе сильнейшее воздействие этого мощного потока первоклассной литературы и гуманитарного знания, идущего от постколониального мира, который уже перестал быть, согласно знаменитому описанию Конрада, «одним из темных мест на земле», и вновь стал местом энергичной культурной деятельности. Говорить сегодня о Габриэле Гарсия Маркесе, Салмане Рушди, Карлосе Фуентесе,

Чинуа Ачебе, Воле Шойинке, Фаизе Ахмаде Фаизе и многих других — значит говорить о замечательных романах, которые появились в культуре, немыслимой без ранних работ таких ее поборников, как С. Л. Р. Джеймс, Джордж Антониус, Эдвард Уилмот Блайден, В. Б. Дюбуа, Хосе Марти.

Мне хотелось бы обсудить один вполне обособленный аспект этого мощного движения — творчества интеллектуалов из колониальных или периферийных регионов, пишущих на «имперском» языке и ощущающих себя органически связанными с массовым сопротивлением империи. Они называют себя ревизионистами, перед которыми стоит критическая задача разобраться с метрополийной культурой по всему фронту, используя методы, дискурсы и оружие науки и критики, некогда принадлежавшие исключительно европейцам. Их творчество, к их чести, лишь отчасти зависит (и ни в коем случае не паразитирует) от основных западных дискурсов. Плоды их оригинальности и творческого характера преобразовали саму почву этих дисциплин.

Общий квазитеоретический отчет о явлении, которое я собираюсь здесь обсуждать, можно найти в работе Раймонда Уильямса «Культура» (1981). В главе под названием «Формации» Уильямс начинает с обсуждения цехов и гильдий, профессий, клубов, движений, а затем переходит к более сложным вопросам школ, фракций, диссидентов и мятежников. Все они, по его утвержению, «относятся к движениям внутри единого национального социального порядка». В XX веке, однако, возникают новые интернациональные или паранацио-нальные формации, и они со временем становятся авангардом метрополийного центра. До некоторой степени такие параформации это — Париж 1890—1930 гг., Нью-Йорк 1940—1970 гг. Они являются следствием действия новых эффективных рыночных сил, интернационализирующих культуру — как, например, «западная музыка», искусство XX века, европейская литература. Но более интересно, что «в авангардные движения внесли вклад те, кто иммигрировал в метрополию, причем не только из отдаленных национальных регионов, но и из других, меньших национальных культур, которые ныне по сравнению с метрополией считаются в культурном смысле провинциальными». Уильямс берет пример Аполлинера, хотя он пишет о «социологии встреч и ассоциаций между иммигрантами в метрополиях» и группах мейнстрима, которые «создают особо благоприятные условия для диссидентских групп».*

Уильямс завершает, говоря, что до сих пор не ясно, оказывают ли подобные встречи влияние на «острый и даже насильственный разрыв с традиционными практиками (скорее, раскольничество или бунт, нежели литературный авангард)», или же они в итоге рассеиваются и превращаются в часть «доминантной культуры последующего периода метрополии или паранациональной формации». Тем не менее, если мы сперва историзируем и политизируем аргументацию Уильямса и затем поместим ее на исторический фон империализма и антиимпериализма, кое-что прояснится. Во-первых, антиимпериалистическая интеллектуальная и научная работа, проделанная писателями, которые посещали метрополию или которым пришлось иммигрировать туда с периферии, обычно представляет собой боковую ветвь в широкомасштабных движениях масс в метрополии. Одно яркое проявление такого рода случилось в ходе алжирской войны, когда ФНО назвал Францию седьмой вилайей (Seventh Wilaya),¹³² притом, что другие шесть составляют собственно

* Williams Raymond. Culture. London: Fontana, 1981. P. 83—85.