Культура и империализм

Книга Гухи написана в постстуктуралистской манере археологического и деконструктивного исследования соотношения Акта о постоянном поселении в Бенгалии 1826 года, в соответствии с которым англичане с исключительной точностью регулировали ренту и доходы, появившегося на сложном фоне физиократической и идеологической мысли в Европе, которым воспользовался в Бенгалии в конце XVIII века Филип Фрэнсис (Philip Francis). В книге Алатаса по-своему оригинальной, как и работа Гухи, подробно исследуется, как европейский колониализм создавал объект — в данном случае «ленивого туземца», — который играет решающую роль в расчетах и защите того, что Алатас называет колониальным колониализмом. От этого туземца, опутанного жесткими правилами и обременительной дисциплиной, по словам Синбальдо де Маса (Sin-baldo de Mas), испанского чиновника, которому в 1843 году было доверено попечение над испанской колонией на Филиппинах, ожидали, что он будет пребывать в таком «интеллектуальном и моральном состоянии, что, несмотря на численное превосходство, его политический вес будет меньше, чем у слитка золота».* О таком туземце говорили, его анализировали, ругали и с ним работали, его дурно кормили и снабжали опиумом, отделяли от его/ее естественной среды, опутывали дискурсом, который призван был поддерживать в нем трудолюбие и держать в подчинении. Таким образом, говорит Алатас, «игра, опиум, бесчеловечные условия труда, однобокое правосудие, присвоение прав аренды, принадлежащих народу, подневольный труд, — были так или иначе вплетены в ткань колониальной идеологии и им была придана аура респектабельности. Всех, кто не был с этим согласен, подвергали осмеянию».** Различие между Джеймсом и Антониусом, с одной стороны, и Гухой и Алатасом — с другой, не только в том, что первые в большей степени были непосредственно вовлечены в современную им политику, тогда как последние два по большей части ориентировались на научные дискуссии в постколониальной Индии и Малайзии, но и в том, что постколониальная история изменила характер, даже саму природу аргументации. Для Джеймса и Анто-ниуса мир дискурса, вбиравший в себя карибских туземцев и арабский Восток, в 1930-х годах вполне достойным образом зависел от Запада. Туссен Лу-вертюр (Toussaint L'Ouverture), говорит Джеймс, не мог бы говорить так, как говорил, если бы не аббат Рейналь, остальные энциклопедисты и сама Великая революция:

В час опасности Туссен без всякой подготовки смог воспользоваться языком Дидро, Руссо и Рейна-

*Alatas. Myth of the Lazy Native. P. 56.

** Ibid. P. 96.

ля, Мирабо, Робеспьера и Дантона. Но в одном отношении он превосходил их всех. Ведь даже мастера устного и письменного слова, подверженные классовым сложностям своего общества, слишком часто были вынуждены брать паузу, колебаться, оговариваться. Туссен же мог защищать свободу черных без оглядки, и это придавало его выступлениям силу и решимость, редкие в великих документах того времени. Французская буржуазия не смогла понять, что, несмотря на возвышенный тон, его речь была не напыщенной и не риторической, но исполненной простой и рассудительной истины.

В этом замечательном описании человека, полностью вобравшем в себя буквальную истину универсалистских настроений европейского Просвещения, Джеймс показывает искренность Туссена, а также скрытые его недостатки, желание верить декларациям европейцев, видеть в них в большей степени буквальные намерения, нежели классово и исторически обусловленное проявление интересов и групп.

Антониус в значительной мере развивает ту же тему. Его хроника пробуждения арабов, взращенного Британией в начале нашего века, фокусируется на том, как арабы после освобождения от оттоманов в 1917 и 1918 году восприняли посулы британцев по поводу независимости арабов за чистую монету. Сообщение Антониуса о переписке шерифа Хуссейна с сэром Генри МакМахоном, где британский чиновник обещал его народу независимость и суверенитет, соответствует описанию Джеймсом восприятия ситуации Туссеном и его действий в соответствии с Декларацией прав человека. Однако для Антониуса, который принимает сторону и арабов, и англичан — классический случай взаимозависимости — все это преднамеренная уловка, относимая им не за счет

* James. Black Jacobins. P. 198.