религии, живет не хлебом единым, но также верою, взглядами, грезами, и если они ошибочны — это может не в меньшей степени оказаться губительным».* Есть своего рода однообразие в регулярности порождаемых сменяющими друг друга поколениями схем, фраз и теорий, призванных оправдать обоснованность глобальных притязаний Америки. Современная американская гуманитарная наука рисует нам унылую картину того, как большинство порожденных ею подходов и стратегий было основано фактически на грубых ошибках и невежестве, питаемых одной только жаждой власти и господства, притом что сама она отмечена печатью исключительности Америки. Взаимоотношения между Америкой и ее тихоокеанскими или дальневосточными партнерами — Китаем, Японией, Кореей, Индокитаем — основаны на расовых предрассудках, внезапных и сравнительно слабо подготовленных сдвигах внимания, за которыми следует мощнейшее давление на территории, находящиеся за тысячи миль, географически и интеллектуально далекие от жизни большинства американцев. Принимая во внимание научные откровения Акири Ирийе, Macao Миёши, Джона Даувера и Мэрилин Янг, мы видим, что существует значительное недопонимание США со стороны этих азиатских стран, но, за весьма непростым исключением Японии, никто из них реально не проник на американский континент.
С появлением в США дискурса (и политики) развития и модернизации, можно наблюдать исключительную асимметрию в полном ее цвету, что отражено в романе Грэма Грина «Тихий американец» и с чуть меньшим мастерством в книге Ледерера и Бёрдика «Безобразный американец» (Lederer and Burdick's.
* Ibid. P. 114.
странился поистине поразительный концептуальный арсенал — теории экономических фаз, социальных типов, традиционных обществ, переноса систем, умиротворения, социальной мобилизации и т. д. Университеты и научные центры получили огромные правительственные субсидии на развитие этих идей, многие из которых заинтересовали разработчиков стратегического планирования и политических экспертов в правительстве США (или близких к ним кругах). Однако до проявления широкого общественного беспокойства, вызванного вьетнамской войной, критически мыслящие ученые не уделяли этому достаточного внимания. Но затем, чуть ли не впервые, критике была подвергнута не только политика США в Индокитае, но и все империалистические предпосылки политики США в Азии. Убедительный отчет о дискурсе развития и модернизации, использующем для этих целей антивоенную критику, дает нам работа Ирен Гендциер «Управление политически изменениями: обществоведы и третий мир».* Она показывает, как недостаточно продуманное стремление к мировым притязаниям на деле привело к деполитизации, снижению целостности, а подчас и распаду заморских обществ, которые, как казалось, нуждаются в модернизации и в том, что Уолт Уитмен Ростоу назвал «экономическим взлетом».
Хотя эти характеристики и не являются исчерпывающими, они, по моему мнению, точно описывают общую политику с учетом ее социального авторитета, которая породила то, что Д. С. М. Платт (D. С. М. Platt) назвал в британском контексте «ведомственным взглядом». Ведущие академические фигуры, которые анализирует Гендциер — Хантинг-
тон, Пай, Верба, Лернер, Лассуэлл (Huntington, Pye, Verba, Lerner, Lasswell) — определили интеллектуальную повестку дня и перспективы влиятельных секторов правительства и академической науки. Ниспровержения, радикальный национализм, аргументы туземцев в пользу независимости, — все эти феномены деколонизации и последствия классического империализма можно проследить в генеральном курсе холодной войны. Их нужно было либо отвергнуть, либо использовать. В случае Кореи, Китая и Вьетнама это требовало ориентации вновь на дорогостоящие военные кампании. Явным вызовом американскому авторитету в практически смехотворном случае послебатистовской Кубы было то, что на кону стояла не столько безопасность, сколько ощущение, что в пределах определенной для себя области США не потерпят никаких посягательств или долговременных идеологических вызовов тому, что они считают «свободой».