Подобная связь власти и легитимности, когда одна сила действует в сфере непосредственного доминирования, а другая — в сфере культуры, является характерной для классической имперской гегемонии. Век Америки отличается прежде всего квантовым скачком в масштабах культурного влияния благодаря в значительной степени беспрецедентному росту аппарата распространения и контроля над информацией. Как мы увидим позже, СМИ играют центральную роль в отечественной культуре. Если в прошлом веке европейская культура ассоциировалась с присутствием белого человека, даже с его непосредственно властным (и потому допускающим сопротивление) физическим присутствием, теперь мы имеем вдобавок международное присутствие СМИ, которое исподволь, подчас даже на бессознательном уровне, охватывает фантастически широкий диапазон. Выражение «культурный империализм», которое пошло в обращение и даже стало модным с легкой руки Жака Ланга (Jacques Lang), лишается части своего смысла, если применять его к телесериалам вроде «Династии» и «Далласа» где-нибудь, скажем, во Франции или Японии, но вновь становится вполне уместным, если мы рассматриваем его в глобальной перспективе.
Ближайшая к такой перспективе позиция была предложена в докладе Международной комиссии по изучению коммуникационных проблем (Commission for the Study of Communication Problems), созванной под эгидой ЮНЕСКО и возглавляемой Шоном Макбрайдом, — «Много голосов, один мир» (1980).* В докладе мы видим нагромождение по большей части не относящихся к делу слов по поводу анализа злобы и агрессии, большая их часть исходила от американских журналистов и готовых рассуждать на любую тему мудрецов, которые обвиняли «коммунистов» и «третий мир» в попытках ограничить демократию прессы, свободный обмен идеями и рыночные силы, формирующие телекоммуникации, издательскую и компьютерную индустрии. Но даже самого беглого взгляда на доклад Макбрайда достаточно, чтобы заметить, что помимо таких немудреных решений, как цензура, у большинства членов комиссии были сомнения, можно ли сделать что-то серьезное, дабы уравновесить и уравнять анархический мировой информационный порядок. Даже такие не вполне благожелательные авторы, как Энтони Смит в книге «Геополитика информации», признают серьезность этих вопросов.
Угроза независимости в конце XX века со стороны новой электроники может быть даже больше, чем в свое время со стороны колониализма. Мы начинаем понимать, что деколонизация и рост супранацио-
*Many Voices, One World. Paris: UNESCO, 1980.
нализма не были окончанием имперских отношений, но всего лишь расширением геополитической паутины, разворачивающейся с эпохи Возрождения. Новые СМИ обладают способностью проникать более глубоко в «воспринимающую» культуру, чем какие бы то ни было прежние проявления западной технологии. Результатом может быть еще более широкое опустошение и рост социальных противоречий в развивающихся обществах.*
Никто не ставит под сомнение, что обладателем наивысшей власти в этой конфигурации являются США, будь то благодаря горстке американских транснациональных корпораций, контролирующих производство, распределение и — помимо всего прочего — отбор новостей, на которые ориентируется большая часть мира (даже сам Саддам Хусейн, по-видимому, в отношении новостей полагается на CNN), или по причине не встречающего действенного сопротивления распространения различных форм культурного контроля, исходящих от США. Последние породили новый механизм инкорпорации и зависимости, при помощи которого контролируют не только внутреннюю американскую среду, но также и более слабые и меньшие культуры. Часть работы в этом отношении, проделанная сторонниками критической теории — в особенности концепцией одномерного общества Герберта Маркузе, индустрии сознания (consciousness industry) Адорно и Энценсбергера — прояснили природу этой смеси репрессии и толерантности, используемой в западных обществах в качестве средства социального умиротворения (поколением ранее эти вопросы обсуждали Джордж Оруэлл, Олдос Хаксли