Культура и империализм

Всякий, кто читал «Моби Дика», сталкивался, по-видимому, с неодолимым желанием экстраполировать этот великий роман на реальный мир, увидеть вновь, как американская империя готовится к погоне, подобно Ахаву, за вмененным злом. Вначале идет принимаемая без обсуждений моральная миссия, затем, в СМИ — ее военно-гео-стратегические следствия. Самое печальное в СМИ — помимо их покорного следования за правительственной моделью политики, с самого начала мобилизованной на войну, — это их готовность торговать «экспертными» познаниями относительно Ближнего Востока и арабов. Все дороги ведут на базар, арабы понимают только силу, жестокость и насилие — часть арабской цивилизации, ислам — религия интолерантная, сегрегациони-стская, «средневековая», фанатичная, жестокая, а кроме того она угнетает женщин. Контекст, рамки, фон дискуссии ограничены, даже заморожены этими идеями. Казалось, будто есть существенное, но невыразимое наслаждение в том, что «арабы», представленные Саддамом, наконец получили по заслугам. Можно было бы предъявить счет многим старинным недругам Запада: палестинцам, арабским националистам, исламской цивилизации.

То, что осталось «за кадром», также было весьма существенно. Мало что говорили про доходы нефтяных компаний или про то, что всплески цен на нефть слабо связаны с их поставками, что нефть продолжали добывать в достаточном количестве. Конфликт Ирака и Кувейта и даже природа Кувейта самого по себе, либерального в одних отношениях и весьма нелиберального в других, не получили почти никакого освещения. Также мало что было сказано по поводу соучастия и лицемерия стран Персидского залива, США, Европы и Ирака в ходе ирано-иракской войны. Об этом заговорили лишь значительно после войны, например в эссе Теодора Дрепера в «The New York Review of Books» (16 января 1992 года), где автор допускает, что признание некоторых претензий Ирака относительно Кувейта могло бы предотвратить войну. Все же были некоторые попытки со стороны небольшого числа ученых проанализировать сплочение части арабов вокруг Саддама, несмотря на всю непривлекательность его правления, но эти попытки не укладывались в общую картину и им не было уделено равного внимания наряду со специфическими интонациями американской политики, которая поначалу потворствовала Саддаму, затем демонизировала его, а потом заново училась жить с ним.

Любопытно и глубоко симптоматично, что одно слово, назойливо повторяемое вновь и вновь в отношении конфликта в Заливе, тем не менее ускользнуло от внимания аналитиков — это слово «связь» («linkage»), уродливый солецизм, который был выдуман как символ неоспоримого права американцев игнорировать целые географические регионы мира или включать их в сферу своих интересов. В ходе кризиса в Заливе слово «связь» означало вовсе не то, что было на самом деле, но что не было никакой связи между вещами, которые в действительности принадлежали вместе к одной общей ассоциации, смыслу, географии и истории. Они были разделены ради удобства и благополучия надменных творцов политики Соединенных Штатов, военных стратегов и региональных экспертов. Каждый, говорил Джонатан Свифт, сам кузнец своего счастья. То, что Средний Восток был связан изнутри множеством всяческих уз — все это не имело никакого значения. Что арабы могли увидеть связь между Саддамом в Кувейте и, скажем, турками на Кипре, — все это также было лишено смысла. Что политика США сама была связью — было запретной темой, и прежде всего для тех мудрецов (пандитов), чья роль заключалась в том, чтобы управлять общественным согласием в отношении к войне (пусть даже его так никогда и не существовало).

Исходной предпосылкой был колониальный аргумент: малые диктаторы третьего мира, вскормленные и поддерживаемые Западом, не смеют бросать вызов всесильной белой Америке. Британия подвергла бомбардировке иракские войска в 1920-х годах за то, что те осмелились противиться колониальному правлению; семьдесят лет спустя США повторили то же самое, но в еще более моралистическом тоне, при этом и не пытаясь скрывать, что нефтяные запасы Среднего Востока находились под опекой Америки. Подобные практики анахронистичны и в высшей степени вредны, поскольку они не только допускают постоянную возможность и допустимость войн, но также препятствуют пониманию важности прочных познаний в области истории, дипломатии и политики.

Статья, появившаяся зимой 1991 года в номере «Foreign Affairs», была озаглавлена «Лето тревоги арабской». Она открывается следующим пассажем, который удивительным образом совмещает в себе и прискорбное состояние познания, и силу, которая осуществила операцию «Буря в пустыне»:

Новый противник появится в Багдаде не ранее,

чем арабо-мусульманский мир откажется от гнева и