Культура и империализм

Это вновь приводит нас к вопросу о политике. Ни одна страна не может избежать споров о том, что нужно читать, что писать и чему учить. Я всегда завидовал американским теоретикам, для которых радикальный скептицизм или почтение к статус кво — реальные альтернативы. Я так не считаю, возможно, потому что моя собственная история и ситуация не позволяют мне подобной роскоши, отвлеченности или удовольствия. Я не верю, что какая-то литература по-настоящему хороша, а какая-то — плоха, и, если уж на то пошло, остаюсь в этом случае консерватором, как и всякий другой на моем месте, если бы только не искупительная ценность чтения классики вместо того, чтобы пялиться в телевизор, а не говоря уже о потенциальном развитии чувствительности и сознания при этом занятии и упражнении ума. Я полагаю, что вопрос сводится к банальности и рутине поденной работы, к тому, что мы делаем как читатели и писатели, когда, с одной стороны, профессионализм и патриотизм не работают, а, с другой — ожидание апокалипсиса также не помогает. Я возвращаюсь — упрощенно и идеалистически — к представлению о противодействии и смягчении силового доминирования, трансформации настоящего положения за счет попыток рационального и аналитического ослабления его бремени, рассмотрения произведений определенной литературы с учетом их связи друг с другом и с историческим способом бытия. Я утверждаю, что в конфигурациях и благодаря происходящим вокруг нас преобразованиям читатели и писатели теперь — действительно светские интеллектуалы, несущие архивную, экспрессивную и моральную ответственность за эту роль.

Для американских интеллектуалов вопрос стоит еще более остро. Нас сформировала наша страна, а она обладает громадным глобальным влиянием. Это серьезный вопрос, поставленный противостоянием, скажем, творчества Пола Кеннеди, утверждающего, что все великие империи рушатся из-за чрезмерной экспансии (over-extend themselves),* и Джозефа Найя, который в новом предисловии к работе «Обреченный вести за собой» вновь утверждает претензию американского империализма быть номером один в мире, в особенности после Войны в Заливе. Факты говорят в пользу Кеннеди, но Най также достаточно умен, чтобы понимать, что главной «проблемой для мощи Соединенных Штатов в XXI веке будут не вызовы их гегемонии, но новые проблемы транснациональной взаимозависимости».** Тем не менее он приходит к выводу, что «Соединенные Штаты остаются величайшей и богатейшей державой, обладающей величайшими возможностями определять будущее».*** Вопрос, однако, в том, имеет ли «народ» непосредственный доступ к власти? Или иначе: верно ли, что презентации этой власти так устроены и так претворены в культуре, что требуют иного анализа?

Вести речь о непрестанной коммерциализации и специализации этого мира, по моему мнению, и

* Kennedy Paul. The Rise and Fall of the Great Powers: Economic Change and Military Conflict from 1500—2000. New York: Random House, 1987.

** Nye Joseph S., Jr. Bound to Lead: The Changing Nature of American Power. 1990; rev. ed. New York: Basic, 1991. P. 260.

*** Ibid. P. 261.

означает способствовать становлению такого анализа, в особенности на фоне американского культа экспертизы и профессионализма, доминирующего в культурном дискурсе, и гипертрофии взгляда и воли. Вряд ли когда прежде в истории распространение воли и идей одной культуры на другие было столь массовым, как влияние современной Америки на весь остальной мир (в этом Най прав). Я вернусь к этой теме чуть позже. Также верно, что в основном мы вряд ли когда прежде были столь разобщены и столь резко редуцированы, так глубоко принижены в нашем чувстве своей подлинной культурной идентичности (в отличие от декларируемой). В этом виноват отчасти фантастический взрыв специализированного и сепаратистского знания: афроцентризм, европоцентризм, оксидентализм, феминизм, марксизм, деконструкция и т. д. Последователи ослабляют и подрывают те прорывы, которые были в исходных открытиях. А это в свою очередь прояснило место официальной риторики о национальной идее культуры, что хорошо отражено в таких документах, как исследование «Гуманитарные науки в жизни Америки»,* проведенное по заданию Рокфеллеровского фонда, или — совсем свежие и куда более политизированные — увещевания бывшего секретаря по вопросам образования (и бывшего главы Национального фонда по гуманитарным наукам) Уильяма Беннетта, который говорит (в своем докладе «Вернуть себе наследие») не просто как кабинетный чиновник рейгановской администрации, но как самозваный представитель Запада, почти как Глава Свободного мира. К нему примыкает и Алан Блум со товарищи, — интеллектуалы, которые счи-