вых танках и военными репортерами, погибающими смертью героев, смесь изощренной манипуляции общественным мнением и беспамятства, — все это иное название для иссушения опыта, вакуума между людьми и их судьбой, в котором в действительности и лежит их судьба. Это как если бы место подлинных событий занял овеществленный, застывший гипсовый слепок события. Людей низводят до уровня бессловесного сюжета в неком чудовищном документальном фильме.
Было бы безответственно сбрасывать со счетов то воздействие, которое масштаб присутствия американских электронных СМИ в не-западном мире — и вытекающие отсюда сдвиги в печатной культуре, —имеет на подход Америки к этому миру и ее внешнюю политику. Я писал в 1981 году (и это еще более верно сегодня),** что ограниченное общественное воздействие на СМИ вкупе с почти полным соответствием между господствующей политикой правительства и идеологией, управляющей представлением и отбором новостей (повестка дня устанавливается сертифицированными экспертами рука об руку с менеджерами СМИ) способствует устойчивости имперской перспективы США в отношении не-западного мира. А в результате политика США, поддерживаемая доминантной культурой, которая в целом соответствует основным ее принципам — поддерживать диктаторские и непопулярные режимы, применять насилие вне всякой меры в ответ на насилие туземных мятежников против союзников Америки, поддерживать устойчивую враждебность в отношении легитимации туземного национализма.
*
**
Соответствие между подобными представлениями и мировоззрением, пропагандируемым СМИ, довольно четкое. Истории других культур попросту не существует, пока они не вступают в конфронтацию с США; большая часть из того, что имеет значение в отношении зарубежных государств, спрессовано в тридцатисекундные расхожие сюжеты, «саунд-байты»160
и весь вопрос о том, занимают ли они про-или антиамериканскую позицию, они за свободу (капитализм, демократию) или против нее? Большинство американцев сегодня знают и обсуждают спорт с большим мастерством, чем действия собственного правительства в Африке, Индокитае или Латинской Америке. Недавний опрос показал, что 89 % учеников средней школы уверены, будто Торонто — это в Италии. В подаче СМИ главный выбор профессиональных толкователей или экспертов по «другим» народам в том, чтобы сообщать публике, — «хорошо» ли то, что происходит, для Америки или «плохо» — как будто все это можно проговорить за 15 секунд саунд-байта — и затем рекомендовать какую-то ответную политику. Каждый комментатор, или эксперт — государственный секретарь на несколько минут.Интернализация норм, которые использует культурный дискурс, заданные правила, когда все уже сказано, «история», которая становится «официальной» в противовес «неофициальной», — все это, конечно же, способы регулировать общественную дискуссию в любом обществе. Разница состоит в том, что эпический масштаб глобальной мощи Соединенных Штатов и соответствующая мощь национального консенсуса, обусловленного электронными СМИ, беспрецедентен. Никогда прежде не было так трудно противостоять этому консенсусу и никогда прежде не было так легко и логично бессознательно перед ним капитулировать. Конрад видел в
Куртце европейца в африканских джунглях, а в Гулде — просвещенного западного человека в горах Южной Америки, готового как цивилизовать, так и уничтожать туземцев. Такая же власть в мировом масштабе сегодня принадлежит США, несмотря на их клонящуюся к закату экономическую силу.