Культура: История о нас, от пещерного искусства до K-Pop

Следующей трудностью было общение. Никто из японцев не говорил по-китайски, и наоборот. В отдельных случаях корейцы, имевшие больше контактов с обеими культурами, могли выступать в качестве посредников, но по большей части Эннин и его попутчики зависели от конкретной формы общения. Несмотря на то, что язык, на котором говорили в Японии, не был связан с китайским, китайские иероглифы легли в основу собственной письменности Японии, что означало, что китайский язык был лингва франка, а китайская классика - общим ориентиром. Общая письменная система позволяла японским дипломатам общаться со своими китайскими хозяевами, записывая китайские знаки на бумаге, даже если они произносили их взаимно непонятным образом, подобно тому, как носители двух разных языков могут договариваться о цене, записывая цифры на листе бумаги. Поскольку письмо велось кисточками, эта форма общения, невозможная в системах письма, основанных на фонетических алфавитах, получила название "разговор кисточками".

Эннин записал один из первых обменов беседами с кистью, который состоялся по их прибытии в Китай: "Мы, японские монахи, сейчас встречаемся с вами, монахами, потому что в прошлом у нас с вами было важное родство. Мы точно знаем, что человек должен пребывать в пустоте, которая является природой Закона. Наша встреча очень удачна". Этот обмен мнениями, своего рода заявление о миссии, показывает, что, хотя имперские миссии в Китае интересовались всеми видами культурного развития, особый интерес Эннина был связан с буддизмом, который здесь называется просто "Закон".

Буддизм был еще одним импортом из Китая. Будучи буддийским монахом, Эннин надеялся привезти с собой новейшие формы поклонения и благочестивого искусства. Для Эннина буддизм был не просто религиозной доктриной. Это был образ жизни и источник бесчисленных произведений искусства, поскольку культурное развитие как Китая, так и Японии было неразрывно связано с этой верой. (Буддизм, особенно чтение "Сутры Лотоса", вездесущ в "Книге подушек" Сэй Сёнагона, где также упоминается множество буддийских картин, статуй и праздников).

Чтобы узнать последние достижения в китайском буддизме, Эннин надеялся отправиться в монастыри на горе Тяньтай, которая, по его мнению, была центром буддийского обучения. Вскоре выяснилось, что ему необходимо получить разрешение от нескольких чиновников. Так началась великая бумажная война Эннина с китайской бюрократической машиной, побочным продуктом ее экзаменационной системы и культуры письма. Он упорно шел к своей цели, медленно продвигаясь по иерархической лестнице, отправляя бесчисленные письма с просьбой о разрешении. Через много месяцев пришел ответ с сайта : "В разрешении отказано". Разочарованный, Эннин провел оставшуюся часть миссии, собирая рукописи, предметы культа и картины, в то время как остальные члены делегации занимались дипломатической работой.

Когда пришло время возвращаться домой, Эннин вместе со своими спутниками занялся упаковкой вещей. Он взял с собой на корабль бамбуковый ящик, полный свитков, а также две мандалы - геометрические диаграммы, используемые в буддийской медитации и изображающие космос. Чтобы обеспечить дополнительную безопасность, он положил эти сокровища в китайскую кожаную шкатулку, которую приобрел специально для этой цели.

Когда лодки с тяжелым багажом отчалили, трое японских гостей тайно остались на берегу: Эннин и два его ученика. После ведения и проигрыша бумажной войны против имперской административной системы Эннин решил стать изгоем.

До этого момента опыт Эннина в Китае был типичным для культурных миссий, посылаемых Японией, хотя Эннин больше заботился исключительно о буддизме, чем о других аспектах китайской культуры. Но когда Эннин решил остаться, он оказался по ту сторону закона; он и его ученики оказались предоставлены сами себе. Через некоторое время к ним подошла лодка и поинтересовалась, что они делают. Не заблудились ли они? Потерпели ли они кораблекрушение? Не подготовившись, Эннин пробормотал, что это корейцы. В качестве дружеского жеста их отправили в соседнюю деревню - это был тяжелый поход через горы. Там их представили местным жителям, включая правительственного чиновника. Чиновник быстро убедился, что эти три монаха не корейцы. Смутившись, Эннин изменил свою историю, теперь он признал, что был частью японской миссии, но утверждал, что его оставили из-за болезни. Наконец, он пробормотал, что он просто японский монах, ищущий мудрости в китайском буддизме.

Что делать с этими подозрительными иностранцами? Проведя зиму в местном монастыре, Эннин получил разрешение отправиться в центр буддийского обучения на горе Вутай в северном Китае. Усеянная пагодами, храмами, залами и монастырями, гора Вутай получила свое название благодаря пяти террасам, по одной на каждое направление, и центральной террасе, к которым вели крутые горные тропы. Ее плоские вершины большую часть года покрыты снегом и величественно возвышаются над густыми зелеными лесами из сосен, елей, тополей и ив.