Культура поэзии. Статьи. Очерки. Эссе

Если говорить о семиотике прапамяти / памяти / постпамяти, то поэт улавливает (и издает) цифровые сигналы, а стихописец – аналоговые. Объект и предметы геопоэтического, мифологического, онтопоэтического и в целом поэтического познания укрыты (имплицированы) в Невыразимом. Степень выразимости, изъяснимости, номинативности и называемости таких ненаблюдаемых объектов разная. Есть предметы легковыразимые, сносновыразимые, есть – средневыразимые, есть маловыразимые, есть полновыразимые (выразимые) и есть предметы трудновыразимые и абсолютно невыразимые. Эти предметы заполняют мир и напрягают / расслабляют сознание – не дисциплинируют его (как научное классификационно-иерархическое сознание / мышление, более склонное к анализу, нежели к синтезу), – но ускоряют или замедляют. Все дело здесь в скорости сконцентрированной / аккумулированной поэтической, языковой и мыслетворческой энергии, направляемой на обнаружение предмета (денотативного, воображаемого или мифологического), на его идентификацию и – самое важное – на его восстановление, воссоздание, вос-со-творение. В. Месяц – поэт (и человек), объединивший в своем сознании несколько интенций и интуиций (последний, может быть, великий классический филолог Вяч. Вс. Иванов отмечает: «Вадим Месяц говорит о науке всерьез, например, о языке неандертальца, нельзя отказать ему в проницательности и созвучности самым новым открытиям»). Поэзия всегда предшествовала науке (последние 16 тыс. лет), и В. Месяц, безусловно, будучи vates’ом, болен (во всех смыслах) всеведением поэта (термин Д. Веневитинова и Ап. Григорьева), он (как и любой крупный поэт, но в случае с «Норумбегой» – особенно, если не уникально) реализует глубинную духовно-языковую интенцию, которую А. Блок называл «тайным знанием и предназначением поэта». В Месяц – поэт, знающий все – еще до рождения. Знающий кровью предков (вот откуда его внимание к мертвым, к смерти и т. п.) то, что, по определению, должны знать все, да, видно, не хотят, или – скажем по-мандельштамовски: да, видно, нельзя никак. В. Месяцу – льзя, Более того – он обязан вербализовать и версифицировать свое тайное знание. Поэтому поэзия его научна (вот откуда выплывает, нет – выкристаллизовывается ситуация: стихотворение в зеркале научного, прозаического, мемуарного, эссеистического текста). Тайная научность поэзии становится явленной не в сухом автокомментарии, а в самостоятельном и самодостаточном прозаическом тексте. (Один из первых читателей и понимателей «Норумбеги» Андрей Тавров, замечательный поэт, прозаик и эссеист, очень тонко и убедительно показывает профетичность поэтического и научно-интуитивного дара В. Месяца, утверждая, что все «пророки, провидцы – направляли людей к реальности». Действителньо, миф (как пророчество) есть изнанка истины – только выверни (на «правую», на «левую» сторону) материю (текст) мифа – и увидишь, и покажешь Нечто: а нечто + язык = поэзия, истина etc). В. Месяц имеет дело (или оно «имеет» поэта?) с нулевым текстом мифоистины, рассыпанной в хаокосме (термин Н. Л. Лейдермана), или в хаокосмосе пред-бытия, бытия и послебытия. В. Месяц в «Норумбеге» связывает Нечто и Ничто интуицией – и получает уникальный, небывалый текст книги. Новой книги.