Культура поэзии. Статьи. Очерки. Эссе

Если вспомнить формулу: поэзия – это нечто + язык, – то в книге В. Месяца при видимой адекватности данного нечто и русского (поэтического, прозаического, научного и иностилевого) языка особое внимание (внимание природное, кровное, онтологическое) уделяется первому компоненту. Нечто для поэта в нашем случае есть не только чистая / абсолютная поэзия, но и то невыразимое (термин В. А. Жуковского), что предощущается и затем – невероятной силой таланта – сгущается в текст. В текст, который обладает утроенной силой связности, цельности и открытости / завершенности. Эти качества текста «Норумбеги» определяются и производятся на свет Божий особым строением книги. Каждая из трех глав открывается стихами и завершается reverse’ами, то есть дословно: изнанкой поэтических текстов, или – точнее – их зеркальным отражением, но зеркала эти бывают и вогнутыми, и выпуклыми, то гиперболизируя предметную, историческую и концептуальную картины мира, то уменьшая их, а иногда и фрагментируя. Прямо говоря, три главы книги – это три зеркальных коридора (а в смерть, как известно от тех, кто испытал клиническую смерть, входят как раз через такие стеклянно-зеркально-хрустальные проходы; может быть, и выходят из смерти по ним же?), три хрустальных / отражательных хода, трубы, вообще сферы (с расширением первых), в которых активируются три состояния Вещества Всего На Свете: Память («Размягчение камня» – 1 глава), Зарождение Жизни («Рождение Хельвига») и Жизнь («Территория любви»). Возможна и другая / параллельная интерпретация этих глубинных сверхсмыслов: Смерть – Жизнь – Любовь (банально, но точно, так как любое вещество претерпевает данные испытания (опыт) и состояния (в различном, если не любом, порядке). Эти зеркальные «трубы» денотативно реферируются с любыми трубчатыми частями жизни: кровеносные сосуды (вены, артерии, коронарные), трубчатые кости, полые черепа, глазницы, ноздри и т.п., а также – тростник (естественно, мыслящий). Данте был ведом Вергилием. В. Месяц ведом кровью своей (возраст многотысячелетний), прапамятью, интуицией, своим погибшим братом-близнецом, Парщиковым, Бродским, Буддой и многими другими. Но главный движитель его и навигатор – поэзия. В. Месяц в своей книге восстанавливает прежний статус (античный) поэта – vates, то есть предсказатель, прорицатель, всеведатель, ясновидец и проч. Стихотворения в книге воспринимаются как сны / кадры бесконечной ленты памяти, прапамяти, постпамяти, которая испещрена и внятной речью, и обрывками бреда, чреватого озарением, и вспышками, и темнотами (термин С. С. Аверинцева), нестерпимым сиянием и аспидной темнотой. Вот – путь, противный Дарвину и дарвинизму; путь не развития и пресловутого прогресса – а познания; путь не улучшения – но углубления. Путь, сжимающий и скручивающий в трубку экстенсивность мышления – в интенсивность, – в трубку, сквозь которую льется и кровь, и свет, и вода, и звук, и слеза. В книге, следует отметить, есть несколько стихотворений, имеющих и могущих иметь вне зеркальности самостоятельное и весьма весомое значение (а это добрая дюжина шедевров, или – мягче – выдающихся стихотворений, среди которых «Родительская земля», «Колодец», «Последний огонь», «Ночь на Купалу», «Ясенево (в больнице)»; «Медведь», из диптиха особенно № 2; «Зима великанов», «Чертик в чернильнице черной сгорает…», «Завещание» и др.).

Каждый поэтический текст отзеркален текстом прозаическим: это может быть научный комментарий (исторического, этно-культурного, философского и т.п. характера), научная статья, мемуарный текст, эссе (эссе о Парщикове – лучшее, что мне приходилось читать об этом поэте), рассказ, новелла и др. Не будем забывать, что В. Г. Месяц – талантливый физик, кандидат наук: научно-художественный инстинкт поэта располагает каждое стихотворение лицом к зеркальному прозаическому двойнику (напомню: зеркала разные – от ровных и прямых до искривленных, надтреснутых и вообще разбитых). Каждый из нас знает такую игру: на поверхности стола устанавливаются лицом к лицу два зеркала (-льца), а между ними помещается зажженная свеча, огонь, который отражается в бесконечно повторяющихся – влево и вправо – зеркальных / хрустальных коридорчиках, и эта бесконечность сворачивает (заворачивает) мышление / воображение / сознание в восьмерку, в двух центрах которой – свеча, огонь. То есть – поэзия.